Врач и медсестра ушли пить чай, оставив меня с женщиной наедине. Случай мне виделся не простым. Женщина жаловалась на блуждающие боли там и сям. Она указывала на места груди и живота, куда с большим напряжением можно спроецировать орган. Сидя на терапевтическом приёме, я не думал о психиатрии, пройденном на прежнем курсе. Женщина рассказала о трагической гибели мужа месяц назад, при праздновании 8 марта. Сидели на кухне, выпивали. Никого, кроме. Из-за пустяка, нетрезво выскочившего слова, разыгралась нелепейшая ссора. Она толкнула мужа. Он упал спиной на закрытую стеклянную кухонную дверь. Проломил стекло. При падении порезал сосуды под коленками. Она пыталась остановить кровотечение самостоятельно, перевязывая коленки полотенцами. Захмелевший муж мычал, быстро слабел. Женщина вызвала скорую помощь. Приехали, они говорят, быстро. Я так не считаю. Отвезли мужа в реанимацию. Он умер от потери крови, от артериального кровотечения. Сейчас женщина не спит. Вновь перебирает ситуацию. Чувствует себя виновной перед дочерью, мужем, людьми.
Врач и медсестра долго не возвращались. Я сбегал вниз, в помещение персонала. Ухмыляясь, терапевт села на стол. Поставила женщине диагноз ОРВИ на основании найденных выделений из носа. В моё отсутствие женщина плакала. Дополнительно к противовирусным препаратам назначила травяные таблетки для сна. Когда женщина ушла, терапевт пояснила мне, что диагноз ОРВИ предпочтительней даже при эпидемии гриппа. Потому что и при эпидемии гриппа возможно ОРЗ или ОРВИ. Неосложнённые варианты последних заболеваний не подразумевают выписку больничного листа. Женщина преподавала в университете, в данном случае на больничном и не настаивала. Её знали. В течение месяца она приходила не первый раз. Я постигал нюансы профессии. Испуг, беспомощность, сама женщина. Смутное подозрение диагностической ошибки не выходили из головы. Когда через неделю, мне предложили навестить кого-либо из пациентов на дому, я попросился к той женщине. Врач переглянулась с медсестрой и согласилась.
Я предупредил о визите по телефону. Пациентка не видела смысла в нашей встрече, но согласилась принять меня, раз необходим контроль состояния здоровья. Ехать не пришлось, дом Надежды располагался напротив центральной поликлиники. Элитная кирпичная многоэтажка. Я прошел мимо человека в штатском, записывавшем всех вошедших и вышедших, а также номера и марки въезжавших и выезжавших автомобилей. Я предъявил ему паспорт. Из – под моего короткого пальто выглядывал белый халат. Этого оказалось достаточным, чтобы не предъявлять удостоверение медработника. За шлагбаумом находился просторный двор с наземной парковой, я увидел арку и пандус парковки подземной. Дом представлял шестнадцатиэтажную башню с одним подъездом. В вестибюле за двумя дверьми, открывшимися мне после разговора с консьержем, за стеклом сидел полицейский. Он спросил меня, куда я иду и зачем. Тоже попросил паспорт, записав данные в журнал, как ранее человек в штатском на проходной у
11
шлагбаума.
Поднявшись на этаж, я оказался ещё перед одной дверью. Слева на стене – три звонка, справа – один. Я позвонил. Мне открыли. От плеч до пят – тёмно-синий узкими серебряными стеблями трав. Попросили подождать в прихожей. Я снял пальто, повесил на крючок длинной настенной вешалки, надел поверх демисезонных туфель бахилы. Значительную часть прихожей с обоями кофейных тонов занимал чёрный рояль с откинутой крышкой, зубасто выставленными клавишами. Меня провели на кухню, размером с комнату, что я снимал. Пациентка переоделась в юбку, блузку и джемпер, чуть ли не те же, в каких приходила на приём. Мы сели напротив. Я
пересел ближе для измерения давления. Давление оказалось в порядке. Стояла давящая тишина.