Выбор

Днём повторилось то же самое. Его привели на допрос к следователю, тот спросил про ограбление, он ответил, что ничего не знает и его снова потянули в конец коридора, привязали к знакомой уже лавке, спустили до колен штаны и выпороли розгами. В этот раз было десять ударов. После отвязали, велели одеваться. Розги оказались намного болезненней ремней и, хотя, ударов было в половину меньше, ноги Виктора дрожали, когда шёл, подгоняемый конвоирами, назад в камеру.

– В этот раз хуже, – Иван лежал на полу на животе.

– Зато по спине не били, – откликнулся Виктор.

В камеру впихнули Женю. Он споткнулся, упал. Ребята тут же оказались рядом.

– Что случилось? Сегодня же вроде меньше били.

– Так же двадцать, – охнул Женя, – только розгами больнее и по спине не били. Зад горит, – он лёг на живот.

– Спорил с ними что ли? Нам по десять всыпали.

– Ага, – Женька улыбнулся, – Крикнул им «По что бьёте, сатрапы!» Ну, они и добавили, от души, – засмеялся, – Ничего, переживу.

– Не спорь с ними больше, – Виктор лёг рядом, – Наверняка, сегодня ещё на допрос потащат. Будешь спорить разобьют тебя окончательно. Шанс есть, мы же воры, чего нас тут держать. Побьют пару дней, да отпустят.

– Особенно, если наши сообразят листовки раскидать или ещё что, – тихо сказал Иван, – Интересно, когда им надоест с нами возиться?

Вечером действительно всё повторилось. И вопросы, и розги. Утром тоже. Дали каждому десяток ударов широким кожаным ремнём и отправили в камеру.       По вчерашним ударам ремень бил особенно больно и тело ныло у всех троих. Потом пришёл полицай.

– Передачи берите, – поставил на пол узелки, – Давайте быстрее, посуду ждут там, – неопределённо кивнул за спину.

– Я записку напишу, – Иван достал газетный лист, карандаш у него всегда был с собой, – Будете? – посмотрел на ребят, Виктор кивнул.

– Не, я на дне напишу, – отказался Женя.

Ребята взяли каждый свой узелок, поели и принялись писать. Ваня справился раньше всех, отдал карандаш Виктору, оторвал кусок газеты.

– Хочешь знать, кому и о чём он пишет? – спросил Светослав мальчика, когда Виктор положил газету на дно кастрюльки, как на стол и стал писать.

– Нет. Я знаю, кому он пишет, дедушка, – Светозар стоял у стены камеры, как и его спутники, – Он пишет матери. А о чем, мне знать не нужно. Это его, личное.

Когда за ними пришли днём, то забрали сразу всех троих. И следователя не было. Их сразу разложили на лавках и засвистели плети. Парни не знали, что начальнику полиции надоело с ними возиться и отвлекать следователей на ворьё. Он приказал выпороть воришек как следует, чтоб живого места не осталось, и гнать вон.

Поэтому и пороли теперь плетьми, чтобы основательнее было, как и приказало начальство. Назначено было по двадцать пять плетей каждому. Для избитых и без того парней это было до предела основательно. Где-то на середине экзекуции Виктор потерял сознание и его отливали водой прежде, чем продолжить. Так же было и с остальными. Возможно, не будь этой остановки с отливанием, все трое успели бы уйти из тюрьмы раньше, чем к начальнику полиции пришёл человек.

Светослав потянул мальчика из пыточной, где пороли Виктора. Показал на не приметного человека, который с опаской обходил камеры, откуда слышался свист плетей и стоны.

– Виктор никуда не денется, а этот человек имеет прямое отношение к тому, что будет дальше, – объяснил он Светозару, – Нам лучше пойти за ним. Это важно.

– Хорошо, – кивнул мальчик, – Идём.

Человек прошёл прямо в кабинет начальника полиции. Он передал Соликовскому конверт, сказал, что это список тех самых подпольщиков, которые не дают ему покоя последние месяцы и ушёл. Останавливать его никто не решился, понимая откуда могут появляться такие люди.

Заглянув в конверт, начальник ахнул. На первом месте в списке стояли фамилии тех самых «воришек», которые орали сейчас под плетьми его подчинённых.

Пока он приходил в себя от наглости, с которой парни его провели, принесли другое письмо. Там говорилось, что написавший его знает о подпольной комсомольской организации и может всё про неё рассказать, если его захотят выслушать. Конечно, он захотел! Приказал немедленно привести автора письма, а «воришек» после порки вернуть в камеру.

После допроса доносчика отпустили, а у полицейского начальника теперь было два списка фамилий подпольщиков. В каждом на первом месте стояли три фамилии.

Третьякевич. Земнухов. Мошков.

Против фамилии Виктора в обоих списках стояло слово, звучавшее в восприятии полицаев, как приговор юноше. «Комиссар».

Начальник приказал собрать всех следователей на совещание. Он понимал, что сам едва не выпустил на свободу главарей той самой шайки, из-за которой его материло немецкое начальство и был в бешенстве.

Троих следователей он отправил арестовывать подпольщиков по списку, написанному доносчиком. С первым он почти совпадал. Остальным отдал приказ о дальнейших действиях.