Выбор моей реальности. Том 1

На этого Михаила страшно смотреть: немытые волосы непонятного цвета сальными патлами спускались на сгорбленные плечи, бледное худое лицо, под глазами залегли здоровенные чёрные круги. По обе стороны от него встали дрожащие служанки, в руках которых тряслись золотые чаши с каким-то вонючим напитком.

– Мои поздравления тебе, царственный отец–друг, и тебе, деспотина, – поклонился Михаил вдатому отчиму, а после – любимой мамочке. – В день венчания и коронации хочу зачесть вам наставления знатного ромейского полководца, магистра Кекавмена Катакалона17, которые он изложил в своём новом трактате «Стратегикон – советы и рассказы». Цитирую:

«Если имеешь друга в ином месте, и он проезжает городом, в котором ты живешь, не помещай его в своём доме. Если же ты остановишь его в своем доме, то послушай, сколько из-за этого родится неприятностей. Во-первых, ни жена твоя, ни дочери твои, ни мать твоя не будут иметь свободы выходить из комнаты своей и распоряжаться в доме как следует.

А если уже им будет необходимая нужда выйти, то друг твой вытянет шею, устремит на них свои глаза и будет подсматривать, какая у них походка, как они поворачиваются, как подпоясаны, и какой у них взгляд. Просто сказать: будет их оглядывать с головы до ног. Точно также он найдет дурными твою прислугу, твой стол, весь порядок. Еще будет расспрашивать о твоем имуществе: есть ли у тебя то, есть ли другое. Но что много об этом говорить?

Всячески остерегайся клеветы против тебя, каждый день вызывай пред глаза свои картину падения твоего, так как не знаешь, какие козни плетут за твоей спиной дурные люди. Я видел нечто подобное и оплакал жизнь человеческую. А именно, я видел экс-василевса, который некогда был кесарем, поутру, на восходе солнца, – державным василевсом, а в третьем часу дня – жалким и сирым слепцом. Хотя бы ты был первым человеком у царя, смиряй себя и не злопамятствуй, ибо злопамятность ведет к смерти».

Я, Михаил Дука Порфирородный, уподоблюсь громовержцу Зевсу и, как знак почтения к новому отцу и старой матери, прошу принять от меня две золотые чаши с благоухающим медовым напитком, – закончил он, а его служанки, дёргаясь от страха, поднесли подарки к молодожёнам.

Когда Михаил задвинул про Зевса, все приглашённые, забыв, что перед императором надо тупо молчать, в ужасе стали перешёптываться между собой. Видимо, начали делать ставки, расправится ли Никифор со своим другом–конкурентом сейчас, на глазах у всех, или из приличия дотерпит до вечера.

– Благодарю, сын мой, за добрые слова и щедрые дары, – поморщился Никифор, но медовуху даже нюхать побоялся и обратился к пасынку, – сам не желаешь ли чашу Кроноса18 для настроения испить?

– Благодарю тебя, верховный бог–отец. Не желаю я захмелеть от этого доброго напитка и стать всеобщим посмешищем, как твой фаворит – Фанурий по прозвищу «Пропойца–Мефисос», за непонятные заслуги получивший должности атриклина твоих званных трапез и препосита твоей священной опочивальни при твоём новом дворе, – едко усмехнувшись, опять поклонился Михаил.

– Не тревожься о подобных пустяках, сын мой. Для того, чтобы тебе допиться до такого состояния и превратиться в извечного алконавта, как Фанурий, потребуется очень много времени. Задумайся, а есть ли оно у тебя?… Вопрос риторический и философский, – продолжил отчим воспитывать пасынка и, отрыгнув вином на весь зал, приказал, – пей. Или Нашей Царственности повелеть друнгариям, стоящим подле моего трона, немного вдохновить тебя?