Выбор странствий

Этими строками поэт мог бы передать свое впечатление о Неронове. У Черевиных было великолепное книгохранилище, без чего в XVIII веке не представлялась усадебная жизнь знатного дворянского рода. Черевины собрали превосходную домашнюю библиотеку, где главную гордость составляли книги на французском языке. В нероновском поместье отлично знали и свободно цитировали сочинения Вольтера. Чиновный Солигалич вряд ли знал, что знакомством с Вольтером, даже заочно, гордились монархи Европы. Для губернского общества колкости еврейского мудреца выглядели непозволительной гордостью ума. Много позже, свидетельствовал Писемский, желчный скептик Катенин «во всей губернии слыл за большого вольнодумца, насмешника и даже богоотступника». Это через столько лет после смеха французского писателя! Наконец, Черевины могли разделять взгляд Вольтера на преимущества уединенной деревенской жизни - взгляд, который Вольтер осуществлял на собственном примере. Возможно, Черевины не полностью восприняли проповедь Вольтера о добровольном затворничестве в поместье: они не имели нужды сочинять стихи или трактаты. Зато они твердо знали, что русская деревенская жизнь для них не скучна, не позорна, не дика, что поместье предназначено не только для хозяйских выгод, знали, что надо при любых обстоятельствах оставаться культурным и воспитанным человеком, что земля требует не только эксплуатации, но и украшения.

Остатки черевинского книгохранилища целы по сию пору. У этой семьи хранились книги французских энциклопедистов, труды по медицине, естествознанию, фортификации. Важный пункт для характеристики заказчиков Островского: Черевины поддерживали прочные связи с Францией - в Париже постоянно жили близкие родственники Черевиных, с которыми велась регулярная и откровенная переписка. Хотя тогдашнюю галломанию поощрял придворный свет, склонный, как флюгер, следовать за ветерком европейской моды, влияние передового крыла французской культуры было при тогдашнем педантизме и отсутствии творческой самостоятельности у петербургской и губернской бюрократии явлением в конечном счете бунтарским. Вот в каком доме творил Островский, вот что каждодневно окружало и, безусловно, нравственно воспитывало его.

Я не случайно столь долго подчеркиваю французские симпатии Черевиных. Семья эта могла приезжать в Париж, а вместе с Черевиными мог попасть во Францию Островский. Путешествия тогда длились долго, это легко сейчас представить. По дороге случались остановки на день, два, неделю. Островский вместе с Черевиным мог быть в Берлине, Дрездене, Мюнхене, Вене. Тогда русские путешественники, дожидаясь отправки, коротали время, осматривая европейские достопримечательности, в том числе знаменитые живописные коллекции прославленных городов.,

Три десятилетия разделяют первые портреты Григория Островского и последующие четырнадцать полотен 1. За это время умер первый заказчик - Иван Григорьевич Черевин. Постарела его вдова, Наталья Степановна Черевина. Выросли дети, появились внуки. Семья Черевиных надолго перебралась в поместье, оставив шумные, далекие Москву и Петербург. [1 «…В настоящее время вопрос о принадлежности Г. Островскому двух портретов 1741 года остается нерешенным. Мы не располагаем достаточным рентгенографическим материалом, чтобы твердо сказать, написаны они этим художником или нет. Нельзя безоговорочно утверждать, что они не могут принадлежать Островскому и подписаны другим автором: слишком много прошло времени (более 30 лет) от создания этих портретов до первого, дошедшего до нас подписного произведения Островского 1773 года. За это время техника живописца могла существенно измениться…» - так пишут в специальном издании «Новые открытия советских реставраторов. Солигаличские находки» рентгенолога В. Иванов и Л. Банникова. Раз так, литератор оставляет за собой право на «вольную» гипотезу, чем я и пользуюсь при рассказе о судьбе Григория Островского. Тынянов - строгий исследователь и одновременно исторический романист - не зря говорил: я начинаю там, где кончается документ].

Эти три десятка лет резко изменили живописную манеру мастера, довершили воспитание его художественного вкуса, да и сам он, Островский Григорий, решительно неизвестный нам как живой человек, сделался мудрее и, по-видимому, снисходительнее к людям - об этом говорят нам его поздние работы. Груз жизненного опыта разнообразил и обогатил его искусство.

Первые портреты Григория Островского стилистически близки русской парсуне. Вероятно, художник обучался живописному мастерству у безвестных изографов, в одном из иконографических центров, которых в Заволжье было достаточно даже после петровских нововведений.

Картины 70-х годов заметно разнятся с первыми произведениями художника. Элементы архаики сведены на этих полотнах почти на нет. Живопись Островского сделалась изысканней, звонче, стилистически богаче и гибче. Это, бесспорно, шедевры русского камерного искусства.