Выбор воды

На берегу китайский рыбак в брюках, пиджаке и кепке то взмахивал руками, будто зазывая рыбу, то сам становился удочкой, то был неподвижен. Он оглядывался и наблюдал за мной, лежащей на перемешанных с песком водорослях. Поймав рыбу, мужчина радостно принёс её мне и заговорил на русском.

– Краснопёрка! – повторял он, пока та хлопала ртом последний воздух.

Рыбак показал мне червей, на которых ловит, и, помолчав, выдал свою тайну – клюёт здесь только в этом месте.

– Мой отец был рыбаком, иногда на льду часами сидел, чтобы рыбу поймать.

– Лёд – холодно. Слишком холодно! Лето, я люблю летом!

– Может, отпустим краснопёрку? – спрашиваю его.

– Нет. Есть её хочу, есть. Жарить!

Мужчина положил рыбу в ведро.

– Хочу рыбу отдать тебе, – сказал он вдруг. – Жарить, вкусно!

От краснопёрки я отказалась, переворачивая во рту её жареный вкус, мешки пойманной отцом волжской рыбы, мешки жареного детства.

Вечером возвращаться в отель не хотелось – просто досыта идти, нагулять себе новую жизнь.

Этого спортивного поля у отеля я раньше не замечала. Лечь – в самом центре поля, там, где отмечен круг. Спина расслабилась не сразу: лишь тогда, когда я ощутила прорезиненное покрытие поля задницей и лопатками, к полю было допущено всё остальное.

Деревья наверху оставляют дыру, чтобы не сомневалась в небе, чтобы вёдрами лил дождь, прямо в центр поля, в центр меня. Человеку всегда надо видеть небо, вот он и садится у окна в самолёте, вот он и отворачивается к окну, когда не хочет о чём-то говорить.

В воротах темно, некому передать мяч.

…Наутро собиралась в аэропорт – и, лишь почувствовав тяжесть, вспомнила, что набрала в Стеклянной бухте полрюкзака солёных стекляшек. Чужих камней, не моих.

На соседнем балконе парень улыбается глазами, пытается сделать селфи с носком, надетым на руку. У носка этого пуговицы тоже улыбаются, будто уже и лягушонок, а не носок. В общем, друг.

– Давай я вас сфотографирую? – предлагаю ему.

– Спасибо, – парень отдаёт мне телефон. – Везде с ним фотографируюсь, когда куда-то езжу.

– А я набрала стекляшек – и не знаю, что с ними делать, – показываю тяжёлый рюкзак после того, как мы сделали несколько кадров.

– Их всегда можно отпустить, – говорит то ли он, то ли лягушонок на его руке.

Сказал это так просто, что я вытряхнула рюкзак на балконе: хватаю камни один за другим и бросаю их с пятого этажа. На огромном газоне отеля их никто не заметит. Разве что солнце довершит дело, начатое морем.

Грею в руке три стекляшки из бухты, которые решила оставить себе, – цвета густого яблочного мармелада, прозрачного изумрудного холода и серых перьев чайки. Они совсем не такие, как те камни с номером телефона, что я разбрасываю по разным городам мира. Совсем не такие, как тот камень, что я выбрала вчера в Стеклянной бухте, – плоский асфальт размером с ладонь, номер на нём хорошо виден.

Игравшая на берегу девочка подняла камень, посмотрела на цифры и бросила добычу на берег. Это не её игра.

Выхожу из номера, как всегда, оставив на двери красную табличку «Не беспокоить».

Волга

Зверь вернулся то ли из леса, то ли с реки.

Зверь следит, ем ли я мясо. Я ем. Зверь двигает мясо ко мне. Не ем. Зверь отдирает новый кусок зубами и протягивает мне. Ем.

Надо было закрыть ворота: зверь тогда не прошёл бы.

Зверь ест и молчит. Каждый раз, когда он откусывает мясо, его бесцветные глаза закрываются от удовольствия. Когда его левую ногу сводит сильная судорога, он перестаёт жевать и замирает. Но как только судорога проходит, он снова берётся за своё. Пусть и осторожно – будто ожидая, что судорога вот-вот вернётся, – но берётся.

Я жду, когда мясо кончится, и зверь уйдёт, – но оно не кончается.

Зверь чистит горло хрипом, заглядывает в холодильник и уходит. Я встаю из-за стола и иду к воротам, – но зверь возвращается с куском вяленой свинины. Садится за стол. Тоже сажусь за стол. Зверь суёт мясо мне под нос, и я случайно касаюсь его. Я отказываюсь, зверь отламывает кусок и кладёт его на мою часть стола. Остальное жуёт.

Зверь возит мясо в соли, откусывает. Снова предлагает мне. Не ем. Зверь злится, ест яростнее. Ещё внимательнее смотрит. Ещё больше не хочу. Зверь смотрит. Не ем. Зверь смотрит. Не ем. Смотрит. Не ем. Зверь ест. Не ем. Смотрит. Ест. Не ем. Ест. Не ем.

Зверь не может не есть мясо. Я – могу.

Зверь уходит. Вернётся – будет есть мясо на моём столе. Зверя не слышно. Голоден, раз настырно ищет.

Зверь не вернулся. Вернулся в лес. Вернулся на берег из реки нахлестаться. Проголодался, сказал. Жажда, сказал. Зверь пьёт из Волги.

Озеро Бохинь Словения, сентябрь 2018

Просыпаюсь от холода в сарае. Рядом – высохший рюкзак.

– Долго мы тебя тащили, – Алеш протянул мне чашку кофе.

– Откуда?

– От озера. Вырубилась вчера после шнапса, заснула. Мой брат на каяке видел тебя. Сказал, какая-то дурная ходит по берегу и зовёт черепаху. Дотащили тебя до сарая.

– А в доме нельзя было меня оставить?

– Йоже не захотел, чтобы ты ночевала в доме.