В сарае темно, но света достаточно, чтобы понять: от хлама здесь вздохнуть негде. На стенах – календари с выцветшей обнажёнкой. Старая одежда вытеснила игрушки, которые боролись за место с посудой и обувью. Прошлая жизнь набухает и рвётся наружу.
– Можешь поискать здесь что-то из одежды. Там целый шкаф. Бери что хочешь.
Алеш вышел из сарая. На столе – толстый фотоальбом, много семейных снимков и кадров, распечатанных из инстаграма Йоже. На одном из них Йоже сидит за рулём старого красного «Вольво» – точно такого же, на котором ездит Алеш.
В этих вещах сложно найти то, что не пахнет пылью. Но платья в другом шкафу чисты и выглажены. Чьи они? Его бывшей жены? Или новой? Выбираю длинное белое в крупный синий горох.
– Зачем вам столько вещей?
Алеш рассматривает на мне платье и поправляет пояс.
– Здесь не только мои. Вещи Марьяны, детей. Когда сын меня выгнал, то вышвырнул из дома все вещи. Я отнёс их в сарай. Платье тебе идёт! Это платье жены. Марьяна надевала его только пару раз, когда мы ездили на море. Танцевала в нём, как сумасшедшая. Не мог насмотреться. Будто синий снег сыпался. Безудержный волчок, который кого угодно сведёт с ума.
– Напоминает платье моей армянской бабушки. Она работала медсестрой, заказывала платья в ателье, где её принимали за актрису. Как-то бабушка попросила сшить ярко-оранжевое платье в крупный синий горох на день рождения и сказала портнихе, что будет в нём танцевать на столе. Портниха ответила, что в её сорок лет надо скромнее себя вести. Сказала: давайте однотонное платье сошьём, по возрасту. Но бабушка, конечно, настояла на своём – и потом танцевала в этом платье на столе. А это платье – как новое. Носить и носить.
– Нет, оно уже не такое белое, как раньше.
– Можно отбелить.
Подол раскрывается на ветру, хочет надышаться.
– Зачем ты дал ей мамино платье? Уже и её оприходовал?
Йоже швыряет мне вещи, забытые на веранде его едальни, и мешок с костями. Надеюсь, он его не открывал.
– Кире нечего надеть.
– Снимай платье! Снимай и не смей больше надевать!
Йоже тянет платье за рукав. Ткань рвётся. Уходя, он бросает рукав в Алеша.
– Хотя нет, отбеливателем здесь уже не обойтись. Нужны крепкие нитки.
– Не обращай внимания, с ним бесполезно говорить. Он меня не любит. Надень другое.
Алеш бросил мне из сарая голубое короткое платье и хотел закрыть дверь.
– Йоже выбрал машину такой же модели и такого же цвета, как у вас. Старый красный «Вольво». Я видела в альбоме. На таких уже никто не ездит.
Алеш запирается изнутри. Платье мне велико.
Платье эти места знает. Ведёт меня к воде. От людей уводит.
Только сейчас я почувствовала, где нахожусь. Вода хранит твою память, память твоего рода, даже если это вода, текущая с гор, а не с равнин. Вода и есть берег.
– Решила перемерить все платья моей матери? – Йоже садится рядом со мной на берегу.
– Красивое.
– Плавала?
– Не хочу воду пачкать.
– В ресторане есть душ. Хотя… Тебе не поможет.
Йоже раздевается и заходит в озеро как в дом, в котором жил с детства. Умывшись, он плывёт медленно, чтобы не разбудить воду.
Окунуться бы, но не могу сдвинуться с места, только трогаю озеро ногой.
– Плыви сюда, – кричит Йоже.
Бохинь не подпускает меня ближе, чем на три шага.
– Так ты новая любовница моего отца?
Йоже выходит на берег.
– Он тебя любит.
– Ему плевать и на меня, и на мать. Он любит только пиво, бограч, пьяных баб и социалистов.
Йоже надевает шорты. Наткнувшись на мятый чек в кармане, он делает из него корабль и пускает в воду. Тот не плывёт, а стоит на месте. Йоже вынимает его из озера, сминает и бросает в урну:
– В школе мы пускали такие корабли, но они тогда в урну не помещались. Уплывали далеко. Через пять минут их уже не было видно.
Я достаю из кармана платья несколько фотографий, которые успела стащить из фотоальбома Алеша.
– Он распечатывает твои фотографии из инстаграма, собирает в альбом, подписывает. Йоже в Лондоне. Йоже с друзьями в Любляне. Йоже в Осло. Йоже в Альпах. Йоже с новой прической. Йоже, Йоже, Йоже.
– Выброси.
– Не хочешь посмотреть?
Пролистав снимки, Йоже останавливается на последнем фото.
– Это мой день рождения. На прошлой неделе. Здесь отмечали, в ресторане. Отец хотел зайти, а я его не пустил. Напился и вытолкал его.
Йоже рвёт фотографию и бросает в воду. В воде кадры темнеют, лоскуты держатся вместе, пока Йоже не разбивает паззл ногой.
– Мать места себе не находила. Она бы никогда так с ним не поступила. На стенку лезла, я смотреть не мог. Это сейчас у неё новый человек. Хотя бы улыбаться стала. Но кто вернёт ей эти три года? А он прощения только через год попросил!
– Он жалеет.
– Он даже платья матери не отдал, чтобы своих новых баб в них одевать.
– Их никто не надевал. Он их постирал, погладил и повесил в шкаф.
– Отец? Гладил? Никогда не поверю. Живёт исподтишка. Привёл ту шлюху, а теперь наглаживает платья?
Ударив по воде, Йоже быстро уплывает от берега.