Выбор Зигмунда

Закончив чтение, кардинал Звампа, у которого едва не выступили слезы на глазах, перевел взгляд на Рамполлу, а тот поблагодарил его кивком. Но на других участников конклава, уже оскорбленных тем, что император Франц-Иосиф применил свое исключительное право, телеграмма подействовала совсем по-другому. Большинство из них она лишь развеселила, и результат получился противоположный намеченному.

На следующий день разочарованный Рамполла понял, что окончательно потерял надежду на избрание – если, конечно, Святой Дух не совершит чуда. И решил пойти последней картой – попытаться пробудить в кардиналах гордость.

– Нам следует утверждать и защищать независимость Священной Коллегии и свободу выбора папы, – сказав это, он остановился и повернул голову направо, потом налево. – Поэтому я считаю своим долгом не прекращать борьбу. – И добавил предписанные правилами слова: – Таково мнение моего исповедника.

Многие знали, что Государственный секретарь исповедовался у папы и у де Молины-и-Ортеги; им было ясно, что эти слова – способ заставить молодого и могущественного прелата-испанца выйти из тени. Но тот не двинулся с места и продолжал смотреть на невидимую точку перед собой. В итоге Рамполла потерял еще шесть голосов, а Сарто получил три и одним кошачьим прыжком обогнал его. Ни чуда, ни поддержки де Молины. И дьявол сильнее высунул свой хвост: на следующем голосовании результат у Сарто поднялся до тридцати пяти голосов, а у Рамполлы упал до шестнадцати. Это был огромный позор, и такой же огромной была ярость Рамполлы оттого, что его загнали в угол, не оставляя пути для почетного отступления. И так поступили именно с ним, кардиналом-секретарем! Эти псы уже готовы вцепиться зубами в раненого вожака, но они плохо знают Мариано Рамполлу из рода графов Тиндаро, у которых на гербе девять шаров и два льва, стоящие на задних лапах один напротив другого. На львах даже есть золотые короны!

В эти минуты у Зигмунда Фрейда тоже было тяжело на душе: он готовился к отъезду, составляя, но лишь мысленно, список того, что нужно сделать. Пойти в банк: пусть там оформят чек, который он предъявит в венское отделение «Райффайзенбанка»; сумма получится весьма приличная. Купить подарки Марте и Минне, возможно, одинаковые, чтобы не оказывать предпочтения ни жене, ни любовнице. Упаковать полиграф, который больше помог ему добиться доверия Марии, чем глубже проникнуть в тайники сознания трех кардиналов. И в обоих случаях он потерпел полное поражение.

За последние двадцать четыре часа он два раза запрещал себе удовлетворить сохранившийся у него остаток любопытства. Он мог бы подняться в ту каморку за фреской Микеланджело и послушать новые голосования, но посчитал это бесполезным; бесполезной ему казалась сейчас и вся поездка в Рим, кроме денег, которые он заработал как профессионал очень легко, а в личном плане – ценой сильного утомления и большого напряжения. Только звон колокола Сикстинской капеллы два раза (днем второго августа и утром третьего) заставил Фрейда спуститься в ватиканские сады, чтобы посмотреть, какого цвета дым – черный или белый.

Услышав стук в дверь, он вздрогнул так, словно палач со своими подручными явился звать его на последнюю прогулку. Нет головы – нет и боли. Потом он представил себе, как окажется лицом к лицу с Марией, обнимет ее и услышит ее голос, который среди плача произносит «да». Но, открыв дверь, обнаружил, что оба ожидания были ошибками: перед ним стоял почти собрат – несомненно, врач, даже с кожаным чемоданчиком, говорившим о его профессии яснее, чем визитная карточка.

– Простите меня за вторжение, доктор Фрейд, – заговорил этот человек в очках и шляпе, носивший бородку. – Я бы позволил себе даже назвать вас «дорогой коллега». Я доктор Лаппони, и для меня величайшая честь познакомиться с вами.

«Так и есть, – подумал Фрейд. – Я не ошибся. Он действительно врач, и страдает тем ожирением от жизни в достатке, которого сам я всегда боялся». Ученый изобразил на лице подходящую случаю улыбку – одну из тех, которые глушат в зародыше любую просьбу. Достаточно улыбнуться одним ртом, без участия глаз, и собеседник поймет, что не должен приставать к тебе.

– Случилось ужасное несчастье, – продолжал говорить маленький медик (Лаппони был ниже Фрейда на целую ладонь). – Кардиналы были отравлены. И я как главный придворный врач пришел просить вас о помощи.

Фрейд замер на месте, сигара осталась висеть в углу рта. Через его ум проносились одно за другим предположения, в том числе мысль, что перед ним сумасшедший, страдающий манией лгать.

– Дорогой Каппони…

– Лаппони, – сразу же поправил его главный врач.

– Простите меня. Но я не врач, то есть я медик, но не в том смысле, что…