Выбор Зигмунда

– Я могу сказать вам, что вхожу в союз, который мы с типичными для Церкви благоразумием и фантазией назвали Sodalitium, то есть «общество» на латыни. Нас немного, но все мы имеем обязанности, которые позволяют нам быть в курсе того, что происходит внутри нашей многострадальной Церкви. Мы противостоим тем, кто хочет использовать ее для своих мирских целей. Мы состоим, то есть состояли на службе у папы Льва, но теперь я не знаю, что с нами будет. Возможно, нас отлучат от церкви, а может быть, мы постараемся подчинить себя политическим целям или же продолжим выполнять свою работу, а Евангелие будет нашим оружием. Все будет зависеть от нового папы.

– Если он даст вам свое благословение…

– Или если мы дадим свое благословение ему. – Август подмигнул Фрейду. – Доверие бывает только взаимным, иначе это рабство, а не доверие. А теперь не могли бы вы сказать мне, чего вы хотели от Ронкалли?

Более чем изумленный этим вопросом, усталый и убежденный в том, что Август знает намного больше, чем хотел показать, Фрейд вдруг обнаружил, что рассказывает ему всю историю с самого начала и во всех подробностях. Иначе было бы невозможно оценить составлявшие ее взаимосвязи и выборы пути. Свой рассказ он закончил драматической новостью об отравлении участников конклава, которую сообщил ему главный врач.

Август кивал, несколько раз щелкнул языком, но до самого конца с его губ не слетело ни одного слова. Могло показаться, что он снова стал прежним безмолвным шофером, если бы не легкая улыбка, которая иногда невольно появлялась на его губах. В тишине, в час, когда красные облачка уже объявляли о закате, собеседники смотрели друг на друга и синхронно выпускали изо рта облачка сигарного дыма. У Августа сигара была темной и зловонной, у Фрейда беловатой и ароматной.

– Вы недавно подали милостыню тому нищему, но он грабитель. Кажется, я его знаю: он из тех, кто прячет под шляпой пистолет. Но и он знает меня, поэтому сбежал.

– Не важно, достоин ли милостыни тот, кто ее получает, – прервал его Фрейд. – Важно только поступать праведно. По крайней мере, – ученый пожал плечами, – так сказано в Талмуде.

– Это верно, доктор, – ответил Август и вышел из автомобиля, чтобы завести машину. – Но я знаю только добродетели из учения богословов. Кроме милосердия, вам были бы нужны еще вера и надежда. О первой из них я ничего не буду говорить, но не теряйте вторую. В том числе надежду снова увидеть Марию.

Глава 34

Рим, 4 августа 1903 года

В пять часов утра доктор Лаппони, главный врач Ватикана и бывший личный врач его святейшества Льва Тринадцатого сидел на скамейке, отдыхая после изнурительной работы. Прохладный воздух, освещенный первыми лучами рассвета, пощипывал кожу, а мраморная скамья была холодной, поэтому врачу было не слишком уютно. Он понюхал рукава своего льняного костюма – они пахли зловонными жидкими испражнениями их высокопреосвященств.

Он хотел бы скрыть это даже от себя самого, но эта болезнь была действительно массовым отравлением и притом вовсе не случайным. Поскольку действие токсичного вещества вызывало тревогу, но не смерть, было похоже, что его применили не с целью убить, а с целью испугать и предупредить. И это сделал кто-то, кто знал свое дело. Возможно, ядом был мышьяк в малых дозах или экстракт кортинального гриба.

Всю ночь Лаппони напрягал силы, чтобы избежать худшего, и израсходовал почти все возможные средства против ядов, которые были в фармакотеке. После этого он заставил своих пациентов, которые молились, приглушенно стонали или кричали от боли, принять старое, но всегда эффективное средство – териак. Мясо гадюки для него Лаппони не нашел, но настойка из остальных ингредиентов – опия, одуванчика, фенхеля, валерьяны и кардамона, кажется, избавила пациентов от страданий. А в остальном помогли вяжущие средства – лапчатка и аристолохия, которые он добавил в лекарство. Правда, аристолохия пахнет гнилым мясом, и этот запах заставил сморщиться много благородных носов.

Самым терпеливым был Государственный секретарь Мариано Рамполла, он же с большей готовностью, чем остальные, пил эту смесь. Несомненно, он подавал пример другим, но доктору Лаппони показалось странным, что Рамполла, в отличие от других, не задавал ему вопросов, в том числе не спрашивал о причине болезни, словно уже знал эту причину. Тайны Церкви! Но в любом случае главная часть работы была сделана, и Лаппони, уходя отдыхать в кабинет на первом этаже, вспомнил одно из наставлений величайшего поэта Данте именно о тайнах Церкви: «Довольствуйтесь этим, люди, потому что, если бы можно было видеть все, Мария не родила бы таинственно». А кто знал, тот молчал.

И вот кардинал-камерлинг Луиджи Орелья ди Санто-Стефано, еще более худой, чем обычно, утром четвертого августа, шатаясь на ослабших ногах, несколько раз опускаясь на колени, один раз сбегав в туалет и тихо охая, смог объявить о начале голосования.