Выбор Зигмунда

– А что вы делаете здесь, в Риме? Вы, конечно, приехали не для того, чтобы утешить нас, несчастных, которым пришлось взять на себя такой тяжелый груз.

– Я турист, ваше святейшество, приехал как турист, – ответил Фрейд, немного помедлив от неуверенности и изобразив на лице что-то, что ему хотелось выдать за удовлетворение.

Снова поклон – и он смог отступить назад и затеряться среди красных и черных ряс. Однако у двери его остановил де Молина-и-Ортега, сбросивший маску вежливости.

– Я приду повидать вас завтра, доктор Фрейд. А пока советую вам собирать вещи, разумеется, без спешки. Мне позволено выплатить вам дополнительное вознаграждение за ваши услуги. Надеюсь, это вас не обидит.

Итак, еще двадцать четыре часа, самое большее тридцать шесть часов, и прощай, Рим. Все случилось так, как он предвидел, никаких сюрпризов, но Фрейд был обижен тем, как де Молина сообщил ему об этом.

Такая же реакция была у одной его пациентки, жены известного венского адвоката, которую он лечил в прошлом году. Случай был самый обыкновенный – обманутые надежды в области секса, которые, по ее словам, привели к тому, что она часто занималась мастурбацией. По ее же словам, он делала это слишком часто и боялась, что с ней случится припадок, который доведет ее до сумасшествия. Он почти сразу понял, что все это – длинный ряд лживых выдумок, и сказал ей это. Женщина обиделась, выписала ему чек на сумму вдвое больше, чем положенный гонорар, швырнула чек на стол, ушла из кабинета и больше не появлялась. Но о де Молине и двух остальных он ничего не выяснил. Или, может быть, выяснил?

Глава 35

В трагедиях Шекспира немного позже середины третьего акта начинается расплата. Это апофеоз выяснения отношений, открытия тайн и разъяснений, которые предшествуют финалу. Зигмунду Фрейду казалось, что он, не перескакивая через эпизоды, оказался в эпилоге, но на поставленные вопросы нет никакого ответа. Жизнь отличается от трагедий, хотя трагедии – часть жизни. Похоже, все закончилось как в той необычной симфонии Гайдна, в которой музыканты один за другим перестают играть, уходят со сцены, и наступает тишина.

Фрейд провел вечер в кафе Греко, где позволил себе выпить две рюмки абсента, и пошел спать, с горечью осознавая, что был орудием в невидимой, вернее, менявшей свой облик руке, которая им управляла. В руке другого, гигантского доктора Фрейда, который путем обманов и трюков заставлял его говорить и действовать, манипулировал им и, возможно, даже воздействовал на него, чтобы достичь своих целей. Этот загадочный и непонятный психоаналитик-кукловод принимал в его уме облик то Льва Тринадцатого, то Орельи, то де Молины, а иногда даже обличье Августа, молчаливого шофера, который под конец оказался кем-то вроде тайного агента. Но чей Август агент, неизвестно. Возможно – загадочной организации Sodalitium, о которой говорил. Если, конечно, она действительно существует. В общем, кому Фрейд на самом деле служил в эти недели и каким был результат его присутствия здесь – видимо, тайна, достойная тех, которые лежат в основе католического вероучения.

С уверенностью он мог сказать лишь одно: благодаря ему, но под влиянием верности молодого Ронкалли Льву Тринадцатому Рамполла не был избран папой. Если бы только Фрейд верил в существование призраков! Тогда он хотя бы имел надежду вызвать дух Льва и спросить у него, чем в конце концов стало поражение Рамполлы на выборах – добром или злом. Он выпустил изо рта облачко дыма (от сигары «Рейна Кубана», последней перед тем, как задремать), и ему показалось, что оно стало похоже на профиль покойного Льва в белой одежде, круглой папской шапочке и одной длинной худой рукой, которая была протянута к окну. Как будто умерший хотел напомнить ему, что похожее окно на верхнем этаже стало местом гибели двух молодых людей, которых вытолкнул из него или подтолкнул к прыжку человек с черной душой. Теперь этот человек в любом случае не стал папой.

Зигмунду иногда даже во сне не удавалось перестать быть доктором Фрейдом. Поэтому, почувствовав на своих губах тепло губ Марии, он, продолжая спать, подумал, что это обычный сон об осуществлении неудовлетворенного желания. Это было приятно, пока ее рот не стал прижиматься к его рту так крепко, что он стал задыхаться. Несмотря на свои попытки, он не мог даже соединить свой язык с языком женщины. Потом он услышал, как чей-то голос, низкий и совершенно не женский, шепчет его имя, и проснулся.

Перед ним стоял Пьер Жирар, который липкой от пота ладонью закрывал ему рот, а другой делал знак молчать.

– Извините, доктор, я должен с вами поговорить.

Фрейд гневно, хотя и с некоторым облегчением, сбросил с лица руку Жирара.

– Вы с ума сошли! Уходите, пока я не позвал на помощь!

– Приношу вам глубочайшее извинение. Вы правы, но, пожалуйста, сначала выслушайте меня. Потом я уйду.

Гвардеец отступил на шаг, а Фрейд в это время пытался успокоиться – откинулся спиной на подушку, взял с тумбочки и зажег остаток «Рейны Кубаны».

– Я знаю, что вы завтра уезжаете.