Фрейд бросил взгляд на Марию. Та смотрела в одну точку, куда-то далеко, и ее лицо ничего не выражало.
– Разумеется, знаю, – ответил он, – и беру всю ответственность за случившееся на себя. Синьора, которая находится со мной, полностью невиновна.
– Ох, – у де Молины вырвался легкий смешок, – не верьте в это, доктор, не верьте. Безгрешна только Мария, то есть Дева Мария, а не наша служанка, присутствующая здесь. Я, наоборот, считаю, что этой женщине есть в чем исповедаться.
Мария, прикрывая тело руками, встала с кровати, собрала свои одежду и ботинки и отошла в сторону от мужчин.
– Вы видите ее, доктор? Я недостаточно знаю женщин, но, несмотря на всю вашу ученость, я, возможно, лучше вас понимаю движения, которые происходят в женском сознании, женские расчеты и прежде всего… инстинкт, – добавил он, словно вдохновленный мистической силой.
Фрейд в недоумении слушал его и одновременно краем глаза старался разглядеть движения Марии. А кардинал продолжал говорить:
– Я имею в виду тот материнский инстинкт, который иногда заставляет женщин совершать самые постыдные дела, чтобы защитить своих детенышей. – Он повернул голову к Марии и спросил: – Разве я не прав?
– Я вас не понимаю, – вмешался Фрейд. – Повторяю вам: виноват только я.
– Конечно, не понимаете, доктор. Вы как тот философ, который смотрел на звезды и поэтому постоянно спотыкался о камни. Вы ничего не поняли и продолжаете ничего не понимать.
– Раз так, я буду рад послушать вас. А если вы позволите одеться, мне будет удобнее слушать.
– Нет, я вам этого не разрешаю, – сухо ответил де Молина. – Вы не можете ничего позволить себе, по крайней мере до тех пор, пока я вам не скажу. Когда-то за ваше преступление суд римского правительства мог даже приговорить виновного к отсечению головы.
Фрейду невыносимо захотелось курить. Он стал быстро шарить пальцами в шкатулке и нащупал какую-то сигару. По тому, что она была тоньше остальных, он узнал одну из своих «Лилипутано». Паузу, необходимую, чтобы ее зажечь, и временное молчание де Молины он использовал, чтобы обдумать сложившуюся ситуацию, которая принимала опасный для него оборот. И опасного в ней было даже больше, чем неприятного и непонятного.
В одном он должен был отдать справедливость де Молине: все случившееся было таким нелепым, что казалось сном. Столь же нелепо было и то, что Мария молча оделась, словно происходящее ее не касалось. Потом одна из его мыслей, которая вначале была незначительной и неясной, стала прокладывать себе путь и беспрепятственно кататься внутри мозга. С каждым мгновением она становилась все больше и громче и наконец стала оглушительно грохотать в его уме, как лавина в горах. Потом этот грохот сменился треском, лавина разлетелась на осколки, они помчались дальше с безумной скоростью, сложились в новые холмы, и стало видно то, что до сих пор было неизвестно. Это узнавание, конечно, отразилось на лице Фрейда, потому что де Молина понимающе улыбнулся ему.
– Вот теперь до вас все дошло, доктор. Изложите мне ваши гипотезы.
– Мария… была в сговоре с вами. И Жирар, который был должен сторожить снаружи, тоже в этом сговоре. Значит, вы знали и…
– И про ваше тайное укрытие за фреской Микеланджело? Разумеется, знал. Как вы думаете, разве можно стать главой дипломатии самого древнего и самого сложного по устройству государства в мире, если не имеешь глаза и уши повсюду? Перед вами новый Государственный секретарь! Его святейшество только что назначил меня на эту должность. Рамполла замечтался: хотел стать папой, а теперь потеряет даже свое место. Я, де Молина-и-Ортега, победил! Я слишком молод, чтобы стать папой, но возраст не помешает мне стать могущественнее, чем тот мелкий буржуа, который занял место Льва. Вы не знаете, что Рамполла, договорившись с Орельей, хотел услать меня за море, чтобы убрать с дороги. Ему лишь было неприятно мое присутствие здесь: он считал, что я слишком честолюбив. А Орелья знал, и знал все, но не мог заговорить.
У Фрейда изо рта вышел дым, как из испарителя.
– Орелья был моим исповедником, – пояснил де Молина и подмигнул ученому. – Вы помните, что спрашивали меня об этом во время одной из наших приятных встреч?
Фрейд смотрел на Марию. Она стояла в стороне и была, как никогда, далека от него. Потом он перевел взгляд на де Молину, увидел его довольное лицо, опустил глаза и вздохнул.
– Значит, это были вы. Папа был прав.
– Папы ошибаются, как все люди. Ватиканский собор постановил, что папа не ошибается лишь в вопросах религии и морали. А этот случай, если вы позволите мне применить испанское выражение, ni lo uno ni lo otro – ни то ни другое.
– Вы убили ту молодую пару, и вы же развратили Крочифису.