Выбор Зигмунда

– Какой же я дурак! – Де Молина ударил себя ладонью по лбу. – Как вы могли это знать? Избран его высокопреосвященство, достопочтеннейший патриарх Венеции Джузеппе Сарто; он взял себе имя Пий Десятый в честь своего великого предшественника Пия Девятого, нашего последнего короля. Прошу вас, идемте со мной, доктор: новый папа ждет вас, и, не знаю, по какой тайной причине, он уже проявил ко мне особое благоволение. Я вижу, что вы озадачены, доктор. Возможно, вы не ожидали его избрания? Не говорите мне, – де Молина подмигнул, – что у вас был свой кандидат.

Вместе с де Молиной, державшим его под правую руку, Фрейд прошел по длинному коридору до главной лестницы. В одной из выходивших на нее комнат – в маленькой гостиной, куда имели доступ только высокопоставленные сановники папского двора – шел пролог пьесы, которую можно было назвать трагедией или комедией жизни. Той пьесы, которая привела его в Рим. Ему почти казалось, что он слышит крики первой жертвы и ее убийцы; он старался услышать главное – голос того, кто послал убийцу, чтобы попробовать его узнать.

Каким бы ни был этот голос – низким или высоким, басом или тенором, он проник и в уши несчастной Крочифисы и убедил ее отдать его обладателю частицу ее юности (какую частицу, Фрейд не знал). О ее невинности Фрейд не стал бы держать пари. Чей это был голос? Рамполлы, которому он помешал стать папой? А может быть, Орельи, хмурого и холодного как лед камерлинга, который однажды уже был кандидатом на престол? Или самого неспокойного де Молины, который был чересчур вежлив, когда говорил ему о чудесном будущем пути Пия Десятого. А возможно, ни одного из трех, если странный ум Льва был полон не Святым Духом, а в первую очередь духом вина «Мариани» с перуанской кокой. Эту гипотезу не стал бы недооценивать Шерлок Холмс.

– Ах, доктор, если бы я только мог говорить с вами, я бы вам рассказал, что произошло. Но вы знаете: я не могу, это был бы ужасный грех. Я не мог бы сделать этого даже, если бы лежал на той вашей кушетке, несмотря на врачебную тайну, которая гарантирует ваше молчание; не мог бы, даже если бы загипнотизировали меня. А может быть, смог бы? Что вы об этом думаете?

– Если существует способ сказать мне что-либо, чтобы открыть мне эти тайны и не понести наказание от Бога, я бы охотно применил этот метод, и я к вашим услугам.

Де Молина высвободил свою ладонь из-под руки ученого, потом остановился, поглядел на него, качая головой, и звонко рассмеялся.

– Если бы вы были католиком и вас просвещала благодать, я бы посоветовал вам поступить в Общество Иисуса. Только истинный иезуит мог бы сравниться с вами в остроумии. Но мы уже пришли, а потому продолжим наш разговор позже. Мне любопытно и забавно общаться с вами, доктор.

Зигмунд Фрейд не успел ответить на эти слова: дверь открылась, и он увидел большую комнату, где слуги в ливреях и благородные особы в пурпуре суетились вокруг человека, уже одетого в белое. Насколько предыдущий папа был худым и маленьким, настолько же новый оказался румяным и дородным.

Фрейду он не понравился с первого взгляда, и ученый решил, что причина в ощущении, будто Пий незаконно занял чужое место, будто этот папа ненастоящий. В семье тот, кто чувствует себя жертвой остальных, иногда может дать себе волю в истерии, но он, доктор Фрейд, не станет ее жертвой. В конце концов, не его дело, кто занял место Льва. Среди множества людей, которые кудахтали вокруг нового понтифика, один молчал и поправлял на плечах нового папы церемониальный плащ-плувиал, белый и длинный.

– Это Аннибале Гамарелли, – шепнул ученому на ухо де Молина. – Уже больше ста лет его ателье одевает пап.

– Как же он узнал размеры одежды, если папа только что избран? – спросил в ответ Фрейд.

– Вы слишком недоверчивы, доктор, – сказал де Молина и погрозил ему пальцем. – Портной подготавливает три одежды разного размера и приносит их все. Поэтому достаточно небольшой подгонки, и дело сделано. Но идемте: Гамарелли как будто нет здесь. Он истинно верующий человек и не выдаст ничего, о чем надо молчать.

Де Молина опустился на колени перед папой, понтифик положил ладонь на его шапочку, молодой прелат поцеловал папе руку и встал, указывая на Зигмунда Фрейда, прямого как статуя и неподвижного, если не считать нервного вздрагивания губ, искавших призрак сигары. Движением ладони папа велел ему подойти ближе, и статуе пришлось сойти с пьедестала.

– Подходите, сын мой, не бойтесь, – произнес голос человека в белом. – Его высокопреосвященство уже отозвался мне о вас очень хвалебно.

Зигмунд Фрейд не пошел дальше почтительного поклона, в том числе и оттого, что совет папы не бояться подойти к нему не понравился ученому. Чего он может испугаться? Того, что его обратят в католическую веру? А папа тем временем уже повернулся к портному и сказал тому, что пояс немного давит ему талию. Фрейд начал отступать назад по диагонали, как шахматный конь, но тут понтифик повернул к нему голову, любезно улыбнулся и спросил: