Выбор Зигмунда

Рамполла улыбнулся: он понял эту увертку. Он недооценил Орелью и напрасно сомневался в нем: камерлинг своим уточнением заставил участников конклава усомниться в силе «исключительного права» – дал понять, что само это право может быть просто желанием императора, а не полноценным запретом, хотя второе было совершенно очевидно.

Во время голосования, при котором у Рамполлы, как в двух предыдущих случаях, был лучший результат, госсекретарь пытался понять причины запрета. Его отношения с австрийским императором никогда не были дружескими и стали очень плохими, когда Рамполла не позволил императору похоронить в освященной земле его сына Рудольфа, покончившего жизнь самоубийством. Значит, вето – месть, выгодная очень многим и вполне обоснованная.

Получилось не так, как Рамполла предполагал: он не приобрел больше ни одного голоса. И его не утешило, что его главный противник, генуэзский кардинал Готти, опустился с шестнадцати голосов до всего девяти, потому что патриарх Венеции, Джузеппе Сарто, получил двадцать один голос – всего на восемь меньше, чем он сам. Все-таки Сарто только прикидывается простаком, а на деле – себе на уме, это ясно.

– Я, когда уезжал сюда, взял билет в два конца, – во всеуслышание говорил венецианец всем участникам конклава. – И я уверен, что никогда не соглашусь стать папой: чувствую себя недостойным этого. Прошу вас, преосвященнейшие, забыть мое имя.

Было очевидно, что ложная скромность принесла ему не один голос. Хитрый скромностью добивается гораздо большего, чем скромный хитростью. Нужно обязательно поговорить об этом с де Молиной, который, кажется, держится в стороне от всех шаек. Возможно, он так себя ведет потому, что ни один из главных кардиналов-избирателей не считает его всерьез кандидатом на престол: он слишком молод и слишком честолюбив. Но если на следующем голосовании де Молина подскажет своим сторонникам, которых немало, чтобы они голосовали за Рамполлу, уже никто не сможет преградить Рамполле путь. Даже Господь Бог, не в обиду Ему будь сказано.

Когда стемнело и разговоры затихли, госсекретарь подошел к комнате де Молины на цыпочках, почти как на тайное любовное свидание. И нетрудно было представить себе, что среди этих стен даже в таком случае, как нынешний, двусмысленные дружеские отношения развились в сторону недозволенных ласк. Вместе с тем де Молина был его исповедником, и потому визит мог выглядеть вполне законным. Дверь не была заперта на ключ, и Рамполла вошел.

– Да будет с тобой Бог, Хоакин! Я могу с тобой поговорить?

– И с твоим духом, секретарь. Тебе нужно исповедаться?

Такой прямой вопрос, заданный отстраненно и холодно, без дружеского уважения, с которым де Молина всегда обращался к Рамполле, оказался для госсекретаря неожиданностью. Рамполла все же попытался улыбнуться. Может быть, у де Молины духовный кризис.

– Нет, спасибо. Я хотел обсудить с тобой исход этих голосований. Если говорить откровенно, ты контролируешь минимум десять голосов среди французов, двух набожных испанцев и нескольких свободомыслящих. Я высоко ценю то, что ты до сих пор держался в стороне от всех группировок, но настало время сделать выбор.

Рамполла хотел зажечь сигарету, но де Молина поднял ладонь и слегка качнул головой. Этот второй отрицательный сигнал понравился Рамполле еще меньше первого.

– Ты получишь мой голос. Голоса остальных я не могу гарантировать, – сухо и спокойно ответил де Молина.

– Понятно, – ответил Рамполла и поморщился.

Когда госсекретарь выходил из этой комнаты, ему казалось, что черные, как обсидиан, глаза де Молины направлены ему в спину, как два кинжала, и вонзают ему свой взгляд между лопаток, как два лезвия. Что значит этот поворот кругом – психологический кризис, смену идентичности? Если бы этот доктор Фрейд еще был рядом, Рамполла попросил бы объяснения у него. В сущности, он никогда не чувствовал неприязни к Фрейду. К тому же доктор масон, а от масона можно ожидать открытого отказа или попытки отбить твой удар, но не удара в спину в самый важный момент. Еще немного, еще одно маленькое усилие, и он сможет справиться с этим. Сейчас больше, чем когда-либо, ему нужен Орелья.

Глава 33

Надежда Мариано Рамполлы дель Тиндаро ослабла, когда за него подали всего на один голос больше; может быть, это как раз был голос де Молины. У Готти результат упал до трех голосов, а результат Сарто, этого сына огородника и портнихи, взлетел вверх: он получил двадцать четыре. Казалось, что теперь игра окончена, но тут взял слово кардинал Звампа, который торжественно прочитал телеграмму из Москвы, подписанную самим президентом Славянского общества, Артуром Чреп-Спиридовичем. Для большинства присутствующих этот президент был знаменитым незнакомцем.

– Имея верных агентов во всех славянских городах, – громогласно читал Звампа, – я имею честь сообщить, как ревностный католик, что избрание святым понтификом одного из кардиналов-протекторов Германии приведет к восстанию тридцати миллионов католиков-славян. Так велик их гнев против немцев, смертельных врагов славянских народов.