Читаем Вычеркнутый из жизни. Северный свет полностью

Спротт направился в столовую, где стол был накрыт на одну персону. Горничная молча принесла суп. На обед подали его любимые блюда: суп из бычьего хвоста, жареный язык, мясное филе с кровью, яблочную шарлотку и пикантный стилтонский сыр. Но пища казалась ему безвкусной, он машинально жевал ее, гнев, как незаживающая рана, жег ему душу. Раза два или три, когда открывалась дверь, до него долетал шелест переворачиваемой газеты и звук голосов, перешептывающихся на кухне. Он вдруг вскипел и на чем свет стоит распушил пожилую горничную за то, что она не так прислуживает. Излив свою злобу, Спротт с грохотом отодвинул стул и прошел к себе в кабинет. Здесь, почувствовав потребность подкрепиться и успокоить расходившиеся нервы, он, вопреки обыкновению, налил себе большой стакан виски с водой и, выпив, упал в кресло. Никогда прежде не было у него такого смятения в мыслях и такой страшной пустоты внутри, такого вакуума, в который он погружался и из которого не было возврата. Он боялся того, что ждало его завтра, и вместе с тем почти не думал о будущем. Он походил на человека, сраженного апоплексическим ударом, – растерявшегося, ошеломленного, тщетно пытающегося понять, что же произошло. Все, к чему он так стремился и чего достиг – богатый дом, книги в красивых переплетах, чудесные картины, – все вдруг потеряло значение. Он думал только о Кэтрин и в тишине дома напряженно прислушивался к малейшему звуку наверху.

Спротт выпил еще виски, и постепенно на сердце у него потеплело, все стало казаться менее мрачным. Кэтрин – крайне чувствительная натура, настоящая голубая кровь, но ничего, все уладится, и она забудет про эту неприятную историю. В конце-то концов, разве она не делила с ним его успехов? Надо подняться к ней. Она нужна ему сейчас больше, чем когда-либо. И кровь быстрее побежала по его жилам, когда он вспомнил, какая она мягкая, нежная, покладистая, какая тонкая у нее душа, как она бесконечно добра. Было одиннадцать часов, слуги уже легли, и дом погрузился в полнейшую тишину. Спротт поднялся с кресла, погасил лампу и тихонько, на цыпочках, пошел наверх. У двери в спальню жены он остановился. Сердце у него стучало – он так желал ее, так нуждался в ее сочувствии. Взявшись за ручку двери, он осторожно ее повернул. Дверь была заперта. В тревоге он тихонько окликнул Кэтрин… Потом позвал громче. Ответа не последовало. В отчаянии он снова и снова вертел ручку, нажимая плечом на дверь, но она была заперта. На секунду его крупное тело напряглось, словно готовясь снести возникшую перед ним преграду, потом расслабилось. Сэр Мэтью повернулся и, оттопырив нижнюю губу, побрел в темноте к себе в комнату.

Глава 17

А для Пола это был бесконечно томительный вечер, и по мере того как тянулись часы, странный импульс все сильнее овладевал им. Мать отправилась с пастором Флемингом к вечерне в ближайший храм искать утешения, и, хотя они на все лады уговаривали его пойти с ними, он наотрез отказался. Элла надулась и ушла к себе. Мэтри, следуя строжайшим наказам Данна и Макивоя, лег спать. Пол сидел один в гостиной «Виндзора», совсем один, и вновь переживал события минувшего дня, подавленный, томимый неотвязным предчувствием.

У его ног валялось несколько газет. Слухи о привлечении к ответственности Освальда быстро распространились, и газетные заголовки пестрели сообщениями об этой последней сенсации в деле Мэтри. С того места, где сидел Пол, были отчетливо видны черные буквы:

ГДЕ ЕНОХ ОСВАЛЬД?

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

СЕРЕБРЯНОГО КОРОЛЯ.

Он снова перечитал эти слова, чувствуя, как растет в нем, набирает силу, приобретает отчетливую форму импульс к действию. Еще не было девяти часов. Он встал, надел пальто и шляпу и вышел из гостиницы. К этому времени его предчувствие едва ли не превратилось в уверенность.

Вечер был влажный, мостовые отсырели, и сейчас от них поднимался холодный серый туман, окутывавший ватной пеленой улицы, отчего казалось, что на город уже спустилась ночь. Пол направился в Элдон. Точнее, на Ошо-стрит. Вот он вошел в дом номер пятьдесят два и, минуя квартиру Прасти, словно тень, стал взбираться по лестнице. В уши ему ударила тишина. С ясной головой, но быстро бьющимся сердцем он добрался до верхнего этажа и постучал в дверь роковой квартиры.

Никто не отозвался. Неужели он ошибся? Повинуясь некоему инстинкту, Пол вынул из кармана ключ, который дал ему Прасти, и вставил в замок. Ключ без труда повернулся, Пол вошел и закрыл за собою дверь.

Твердым голосом он спросил:

– Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не последовало.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Большие книги

Дублинцы
Дублинцы

Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. В историю мировой литературы он вошел как автор романа «Улисс», ставшего одной из величайших книг за всю историю литературы. В настоящем томе представлена вся проза писателя, предшествующая этому великому роману, в лучших на сегодняшний день переводах: сборник рассказов «Дублинцы», роман «Портрет художника в юности», а также так называемая «виртуальная» проза Джойса, ранние пробы пера будущего гения, не опубликованные при жизни произведения, таящие в себе семена грядущих шедевров. Книга станет прекрасным подарком для всех ценителей творчества Джеймса Джойса.

Джеймс Джойс

Классическая проза ХX века
Рукопись, найденная в Сарагосе
Рукопись, найденная в Сарагосе

JAN POTOCKI Rękopis znaleziony w SaragossieПри жизни Яна Потоцкого (1761–1815) из его романа публиковались только обширные фрагменты на французском языке (1804, 1813–1814), на котором был написан роман.В 1847 г. Карл Эдмунд Хоецкий (псевдоним — Шарль Эдмон), располагавший французскими рукописями Потоцкого, завершил перевод всего романа на польский язык и опубликовал его в Лейпциге. Французский оригинал всей книги утрачен; в Краковском воеводском архиве на Вавеле сохранился лишь чистовой автограф 31–40 "дней". Он был использован Лешеком Кукульским, подготовившим польское издание с учетом многочисленных источников, в том числе первых французских публикаций. Таким образом, издание Л. Кукульского, положенное в основу русского перевода, дает заведомо контаминированный текст.

Ян Потоцкий

Приключения / Исторические приключения / Современная русская и зарубежная проза / История

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века
Искупление
Искупление

Фридрих Горенштейн – писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, – оказался явно недооцененным мастером русской прозы. Он эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». Горенштейн давал читать свои произведения узкому кругу друзей, среди которых были Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов. Все они были убеждены в гениальности Горенштейна, о чем писал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Главный интерес Горенштейна – судьба России, русская ментальность, истоки возникновения Российской империи. На этом эпическом фоне важной для писателя была и судьба российского еврейства – «тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения» (И. В. Кондаков).Взгляд Горенштейна на природу человека во многом определила его внутренняя полемика с Достоевским. Как отметил писатель однажды в интервью, «в основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».Чтение прозы Горенштейна также требует усилий – в ней много наболевшего и подчас трагического, близкого «проклятым вопросам» Достоевского. Но этот труд вознаграждается ощущением ни с чем не сравнимым – прикосновением к творчеству Горенштейна как к подлинной сущности бытия...

Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза