Читаем Вычеркнутый из жизни. Северный свет полностью

– Признак горячего сердца, говорят. Посмотрите, какая ночь! Просто стыдно сидеть в комнате. Не хотите прогуляться по берегу?

– Мы уже гуляли, моя дорогая.

– Да… но сейчас так красиво, светло. – Она говорила запинаясь. – Там, в конце мола, есть маленькая хижина… Рыбаки хранят в ней сети. Я бы показала вам ее. Она пустая… И там совсем сухо… мы могли бы посидеть и поглядеть на волны.

Она как-то странно и взволнованно посмотрела на него, и во взгляде ее был тревожный вопрос. Он покачал головой, и она опустила глаза.

– Право, уже поздно, дорогая Кора… скоро десять. Боюсь, мне пора. Мы пойдем туда как-нибудь в другой раз.

– Пойдем?

– А сейчас постарайтесь приободриться. Все будет хорошо… у вас с Дэвидом… и у всех нас.

Слышала ли она его? Она ничего не ответила. Только сильнее стиснула его руку и прижала к груди, потом сказала:

– Вы хороший… очень. – И добавила: – Приезжайте скорее… Уж пожалуйста.

Эти слова проникли ему в душу. Он нежно поцеловал ее волосы.

Пейдж включил мотор, и, пока машина не отъехала, Кора стояла и глядела на него. Минут пять Генри мчался сквозь прозрачную пелену лунного света, от которого длинная прямая дорога казалась молочной рекой, потом вдруг нажал на тормоза и резко остановил машину.

Мысль о Коре, грустно, одиноко стоявшей у калитки, вдруг пронзила его. Как он мог уехать? Он ведь ничего не сделал, чтобы помочь ей. Им овладело безумное желание повернуть машину назад и успокоить Кору. Но нет, нет, это невозможно, это выходит за рамки разумного, такой поступок может быть неправильно понят. Он может скомпрометировать ее. У него пересохло в горле от усилий, которых стоила ему эта внутренняя борьба: его тянуло назад – пусть только для того, чтобы обменяться с ней хотя бы словом. Он вздохнул и после долгого, мучительного раздумья завел мотор, включил скорость и продолжил свой путь в Хедлстон.

Глава 10

Весь этот вечер миссис Пейдж просидела в библиотеке на Хенли-драйв, тщетно пытаясь развеять тоску одиночества. Ханна была отпущена на всю вторую половину дня, Дороти простудилась и рано легла в постель, а Кэтрин Бард, жена доктора, которую она пригласила выпить после ужина чашечку кофе и сыграть вдвоем в бридж, в последнюю минуту отказалась прийти на том малоубедительном основании, что к ней неожиданно приехала тетушка из Тайнкасла.

Алиса принадлежала к числу тех, кто любит общество и никогда не радуется одиночеству. А потому настроение у нее теперь было отнюдь не веселое. Она считала себя покинутой, всеми забытой и хотела, чтобы, на худой конец, хоть Генри поскорее пришел. И куда это, спрашивала она себя, он запропастился? В последнее время он стал какой-то странный. Она позвонила в редакцию сразу после семи, но его там уже не было. В те дни, когда она отпускала прислугу, он частенько ужинал в клубе. В восемь часов она вызвала по телефону швейцара, но оказалось, что Генри и там нет. Оставалось только одно предположение или, вернее, уверенность – Слидон. Должно быть, он опять там. Право, это уже слишком: при малейшей возможности он бросает ее и мчится в Слидон.

Алиса поправила за спиной подушку и, поскольку с кроссвордом ничего не получалось, в третий раз взялась за вышивание. Но тонкая работа утомляла глаза, да и вообще ей уже надоел этот рисунок, и она решила поручить вышивание Ханне – пусть докончит в свободное время. Стремясь привести в порядок мысли, она начала раскладывать пасьянс. Однако из этого тоже ничего не вышло – она была слишком расстроена, ей стало бесконечно жаль себя, и она, по обыкновению, далеко унеслась мыслью – только не в будущее, а на сей раз в прошлое, которое воображение расцвечивало самыми необычайными красками. Она все еще держала в руках карты, а воспоминания роились вокруг, разворачивая милые ее сердцу картины юности, такой яркой и беззаботной. Как она была счастлива тогда в Бэнксхолме, маленьком имении, которое отец ее купил в Ист-Лотиане и куда они перебрались из Морнингсайда. Там было так тихо и живописно, из дома открывался вид на реку Форт и остров Басс-Рок, и к тому же столица со всеми ее удовольствиями и развлечениями – совсем рядом. У них был широкий круг друзей, и все люди незаурядные. Отец ее и до назначения в Верховный суд Шотландии считался одним из популярнейших адвокатов Эдинбурга. Когда Алисе минуло семнадцать лет, умерла мать, и семья какое-то время была в трауре, но вскоре старшая сестра Роза с успехом стала выполнять роль хозяйки дома. Ах, тогда будущее казалось таким многообещающим. Думала ли она когда-нибудь, что жизнь ее так повернется или что брак ее, от которого она столько ждала, сведется к унылому существованию в провинции, что она станет женой, которой пренебрегают и которую – в этом она уже теперь не сомневалась – ожидает разорение?

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Большие книги

Дублинцы
Дублинцы

Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. В историю мировой литературы он вошел как автор романа «Улисс», ставшего одной из величайших книг за всю историю литературы. В настоящем томе представлена вся проза писателя, предшествующая этому великому роману, в лучших на сегодняшний день переводах: сборник рассказов «Дублинцы», роман «Портрет художника в юности», а также так называемая «виртуальная» проза Джойса, ранние пробы пера будущего гения, не опубликованные при жизни произведения, таящие в себе семена грядущих шедевров. Книга станет прекрасным подарком для всех ценителей творчества Джеймса Джойса.

Джеймс Джойс

Классическая проза ХX века
Рукопись, найденная в Сарагосе
Рукопись, найденная в Сарагосе

JAN POTOCKI Rękopis znaleziony w SaragossieПри жизни Яна Потоцкого (1761–1815) из его романа публиковались только обширные фрагменты на французском языке (1804, 1813–1814), на котором был написан роман.В 1847 г. Карл Эдмунд Хоецкий (псевдоним — Шарль Эдмон), располагавший французскими рукописями Потоцкого, завершил перевод всего романа на польский язык и опубликовал его в Лейпциге. Французский оригинал всей книги утрачен; в Краковском воеводском архиве на Вавеле сохранился лишь чистовой автограф 31–40 "дней". Он был использован Лешеком Кукульским, подготовившим польское издание с учетом многочисленных источников, в том числе первых французских публикаций. Таким образом, издание Л. Кукульского, положенное в основу русского перевода, дает заведомо контаминированный текст.

Ян Потоцкий

Приключения / Исторические приключения / Современная русская и зарубежная проза / История

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века
Искупление
Искупление

Фридрих Горенштейн – писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, – оказался явно недооцененным мастером русской прозы. Он эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». Горенштейн давал читать свои произведения узкому кругу друзей, среди которых были Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов. Все они были убеждены в гениальности Горенштейна, о чем писал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Главный интерес Горенштейна – судьба России, русская ментальность, истоки возникновения Российской империи. На этом эпическом фоне важной для писателя была и судьба российского еврейства – «тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения» (И. В. Кондаков).Взгляд Горенштейна на природу человека во многом определила его внутренняя полемика с Достоевским. Как отметил писатель однажды в интервью, «в основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».Чтение прозы Горенштейна также требует усилий – в ней много наболевшего и подчас трагического, близкого «проклятым вопросам» Достоевского. Но этот труд вознаграждается ощущением ни с чем не сравнимым – прикосновением к творчеству Горенштейна как к подлинной сущности бытия...

Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза