Читаем Вычеркнутый из жизни. Северный свет полностью

Однако никто лучше его не знал, насколько это трудно. Последний месяц был сплошным кошмаром. И как только он все вынес? Несмотря на строжайшую экономию, а ведь ему все время приходилось считать каждый грош и всячески изворачиваться, чтобы оттянуть платежи по всевозрастающим требованиям, перебиваться с помощью обещаний, отсрочек и ссылок на доброе имя фирмы, все больше и больше опираться на поддержку преданного Мейтленда, он почти дошел до предела. «Какое невыносимое мучение, – с болью подумал он, и сердце у него защемило, – эти вечные переходы от надежды к неуверенности!»

Мисс Моффат еще не появлялась: он слышал, как она снимает шляпу и пальто в соседней комнате. Не дожидаясь ее, Генри взял со стола нераспечатанную почту, отбросил в сторону те письма, в которых не могло быть ничего иного, кроме счетов, вскрыл толстый конверт со штемпелем Манчестера – и весь съежился, точно его ударили ножом в сердце. Письмо было от Северной компании бумажных и целлюлозных фабрик, которая на протяжении последних двадцати лет поставляла «Северному свету» бумагу. Компания выражала сожаление, что заказ от 25 июня не может быть выполнен.

Пейдж все еще сидел, уставившись на письмо, когда в кабинет вошла мисс Моффат. Так уж было заведено, что именно она, узнав у Фенвика, сколько нужно бумаги, каждый месяц посылала на фабрику заказы, а через неделю они получали требуемое. Не глядя на нее, Генри сказал:

– Свяжитесь с мистером Спенсером из Северной компании.

– Я уже пыталась это сделать вчера вечером, когда узнала, что наш заказ все еще не прибыл… Мне сказали, что его нет.

– Нет? Спенсер что же, в отпуске?

– Не думаю.

Это было сказано таким тоном, что Генри резко поднял голову:

– Соедините меня с ним.

Через несколько минут его соединили с Манчестером. Выяснилось, что Спенсера нигде не могут найти, и Генри вынужден был разговаривать со старшим клерком, который хотя и делал вид, будто ничего не знает, однако, вопреки логике, утверждал, что заказ не может быть выполнен.

Генри положил трубку, он был очень встревожен. Бумага… Он должен раздобыть бумагу… В противном случае газета не сможет выйти. Мисс Моффат была еще здесь: постукивая карандашом по блокноту со стенографическими записями и стараясь не глядеть на Пейджа, она с решимостью мученицы ждала, что будет дальше. Напряжение последних месяцев сказалось и на ней: она похудела, высохла и выглядела еще более непривлекательно, чем всегда. Хотя работала она с прежней энергией и поистине героической преданностью, характер у нее заметно ухудшился, а в отношении к Пейджу появилось столько критицизма, что по временам оно казалось просто враждебным.

– Вы, конечно, понимаете, что они хотят получить причитающиеся им деньги, – наставительно заявила она, словно напоминая ему об элементарной истине.

– Когда мы платили им?

– В конце апреля. Они уже писали нам несколько раз. Сумма довольно большая.

– Сколько?

– Я ведь дала вам точную цифру на прошлой неделе.

– Знаю. Но не могу же я все запомнить.

– Тысяча девятьсот шестьдесят пять фунтов десять шиллингов. Достать накладные?

– Не надо.

В свою банковскую книжку Пейдж мог не заглядывать: он и без того знал, что на счету «Северного света» лежит ровно 709 фунтов 5 пенсов. Кроме того, он задержал жалованье наборщикам за неделю и целых две недели не платил разносчикам. Пул и Льюис сказали, что могут обойтись пока без жалованья, а Мейтленд не только не получал ни пенса за последние четыре месяца, но еще и сам дал чек на двести фунтов.

– Узнайте у Фенвика, сколько у нас осталось бумаги.

Мисс Моффат вышла из кабинета и почти тотчас вернулась.

– Только на восемь дней. Не больше. Мы исчерпали почти все запасы.

– Быть не может. Почему же мне не сказали об этом?

– Вы велели максимально сократить все расходы… не держать больше трехнедельного запаса материалов. Поэтому у нас и осталось так мало.

Это соответствовало действительности: Генри вынужден был отдать такое распоряжение, потому что у него совсем не было наличных денег. Он до боли закусил губу, стараясь подавить готовый вырваться стон, и принялся ломать голову над тем, как быть дальше. Хотя ограничения в производстве бумаги давно отошли в прошлое благодаря соглашению между предпринимателями, добывать ее все же было не так-то легко. Даже если бы у Генри и были деньги, потребовались бы недели, чтобы установить связь с другой фирмой. Придется самому ехать к Спенсеру.

– Посмотрите, когда уходит ближайший поезд на Манчестер.

– Как же вы уедете? Сегодня к вам придет представитель типографских рабочих по поводу задержки с выплатой им жалованья.

– Постарайтесь под каким-нибудь предлогом отложить эту встречу… по крайней мере до будущей недели.

– Но он может снять рабочих.

– Он этого не сделает, если вы скажете, что я с ним встречусь в понедельник.

– А что изменится к понедельнику? – резко спросила она.

Генри стоило больших усилий не прикрикнуть на нее.

– Пожалуйста, дайте мне расписание поездов.

Перейти на страницу:

Все книги серии Иностранная литература. Большие книги

Дублинцы
Дублинцы

Джеймс Джойс – великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. В историю мировой литературы он вошел как автор романа «Улисс», ставшего одной из величайших книг за всю историю литературы. В настоящем томе представлена вся проза писателя, предшествующая этому великому роману, в лучших на сегодняшний день переводах: сборник рассказов «Дублинцы», роман «Портрет художника в юности», а также так называемая «виртуальная» проза Джойса, ранние пробы пера будущего гения, не опубликованные при жизни произведения, таящие в себе семена грядущих шедевров. Книга станет прекрасным подарком для всех ценителей творчества Джеймса Джойса.

Джеймс Джойс

Классическая проза ХX века
Рукопись, найденная в Сарагосе
Рукопись, найденная в Сарагосе

JAN POTOCKI Rękopis znaleziony w SaragossieПри жизни Яна Потоцкого (1761–1815) из его романа публиковались только обширные фрагменты на французском языке (1804, 1813–1814), на котором был написан роман.В 1847 г. Карл Эдмунд Хоецкий (псевдоним — Шарль Эдмон), располагавший французскими рукописями Потоцкого, завершил перевод всего романа на польский язык и опубликовал его в Лейпциге. Французский оригинал всей книги утрачен; в Краковском воеводском архиве на Вавеле сохранился лишь чистовой автограф 31–40 "дней". Он был использован Лешеком Кукульским, подготовившим польское издание с учетом многочисленных источников, в том числе первых французских публикаций. Таким образом, издание Л. Кукульского, положенное в основу русского перевода, дает заведомо контаминированный текст.

Ян Потоцкий

Приключения / Исторические приключения / Современная русская и зарубежная проза / История

Похожие книги

Африканский дневник
Африканский дневник

«Цель этой книги дать несколько картинок из жизни и быта огромного африканского континента, которого жизнь я подслушивал из всего двух-трех пунктов; и, как мне кажется, – все же подслушал я кое-что. Пребывание в тихой арабской деревне, в Радесе мне было огромнейшим откровением, расширяющим горизонты; отсюда я мысленно путешествовал в недра Африки, в глубь столетий, слагавших ее современную жизнь; эту жизнь мы уже чувствуем, тысячи нитей связуют нас с Африкой. Будучи в 1911 году с женою в Тунисии и Египте, все время мы посвящали уразуменью картин, встававших перед нами; и, собственно говоря, эта книга не может быть названа «Путевыми заметками». Это – скорее «Африканский дневник». Вместе с тем эта книга естественно связана с другой моей книгою, изданной в России под названием «Офейра» и изданной в Берлине под названием «Путевые заметки». И тем не менее эта книга самостоятельна: тему «Африка» берет она шире, нежели «Путевые заметки». Как таковую самостоятельную книгу я предлагаю ее вниманию читателя…»

Андрей Белый , Николай Степанович Гумилев

Публицистика / Классическая проза ХX века
Искупление
Искупление

Фридрих Горенштейн – писатель и киносценарист («Солярис», «Раба любви»), чье творчество без преувеличения можно назвать одним из вершинных явлений в прозе ХХ века, – оказался явно недооцененным мастером русской прозы. Он эмигрировал в 1980 году из СССР, будучи автором одной-единственной публикации – рассказа «Дом с башенкой». Горенштейн давал читать свои произведения узкому кругу друзей, среди которых были Андрей Тарковский, Андрей Кончаловский, Юрий Трифонов, Василий Аксенов, Фазиль Искандер, Лазарь Лазарев, Борис Хазанов и Бенедикт Сарнов. Все они были убеждены в гениальности Горенштейна, о чем писал, в частности, Андрей Тарковский в своем дневнике.Главный интерес Горенштейна – судьба России, русская ментальность, истоки возникновения Российской империи. На этом эпическом фоне важной для писателя была и судьба российского еврейства – «тема России и еврейства в аспекте их взаимного и трагически неосуществимого, в условиях тоталитарного общества, тяготения» (И. В. Кондаков).Взгляд Горенштейна на природу человека во многом определила его внутренняя полемика с Достоевским. Как отметил писатель однажды в интервью, «в основе человека, несмотря на Божий замысел, лежит сатанинство, дьявольство, и поэтому нужно прикладывать такие большие усилия, чтобы удерживать человека от зла».Чтение прозы Горенштейна также требует усилий – в ней много наболевшего и подчас трагического, близкого «проклятым вопросам» Достоевского. Но этот труд вознаграждается ощущением ни с чем не сравнимым – прикосновением к творчеству Горенштейна как к подлинной сущности бытия...

Фридрих Горенштейн , Фридрих Наумович Горенштейн

Проза / Классическая проза ХX века / Современная проза