Пол позавтракал внизу в ресторане, затем прошел по коридору до второго номера и повернул ручку двери. В этот момент в нем снова шевельнулись вчерашние опасения. Дверь легко подалась, и Пол, облегченно вздохнув, вошел. Мэтри еще спал мертвым сном. Его сальные седые волосы торчали из-под согнутой в локте руки, которой он прикрыл голову, простыни были сбиты и смяты, подушки валялись на полу. С внезапным приливом жалости Пол смотрел на свернувшегося клубком отца, такого беззащитного в своем забытьи. Он решил не будить его. Вырвав листок из гостиничного блокнота, лежавшего на бюро в углу, он написал:
Он положил листок на самое видное место – на стул, где висела новая одежда. И вышел.
Шагая в город, Пол почувствовал себя лучше и бодрее. Путь его пролегал по берегу канала, где царило большое оживление: у причалов стояла под погрузкой вереница барж и небольшая прогулочная яхта готовилась к отплытию. Когда Пол добрался до вокзала, выяснилось, что экспресс опаздывает: лишь через двадцать пять минут из-за поворота показался паровоз и, пыхтя, остановился у главной платформы. На перрон из первого вагона вышла небольшая группа – мать Пола, Элла и Эммануэл Флеминг. Пол вздрогнул: он никак не ожидал увидеть пастора и его дочь. Он так давно не вспоминал о них, что даже смутился и почувствовал себя неловко. Но размышлять было некогда – они уже увидели его: Флеминг приветственно поднял руку, а Элла замахала белым платочком. Через несколько минут они миновали барьер и сгрудились вокруг Пола, восторженно поздравляя, говоря все сразу, так что ничего нельзя было понять. В глазах матери стояли слезы, Элла дольше обычного задержала руку Пола, а пастор одобрительно и понимающе улыбался ему.
Они двинулись по улице к автобусной остановке; Флеминг с миссис Бёрджесс шли впереди, а Пол, как того, видимо, все хотели, пошел с Эллой. Легкая краска волнения выступила на ее восковом личике, обрамленном короткими, должно быть, только что вымытыми и завитыми волосами. На ней был новый сиренево-серый костюм и скромная серая шляпка, из-под которой радостно блестели глаза. Она тотчас взяла Пола под руку и задушевным тоном заговорила:
– Итак, Пол, мы должны просто на коленях просить у тебя прощения. И право же, готовы это сделать, если хочешь. Во всяком случае, я готова. – Она игриво посмотрела на него сияющими глазами. – Конечно, мы и представить себе не могли, что так получится, а то повели бы себя иначе. Мы считали, что ты портишь открывающуюся перед тобой неплохую карьеру и ни за что губишь свою жизнь. А поскольку мы тебя любим, это, конечно, было для нас ужасно. Нам казалось, что, если мы станем помогать тебе или поощрять тебя, это все равно ни к чему хорошему не приведет. Я уже говорила, что мы и подумать не могли… И вдруг – смотри, что произошло, что ты сотворил, удивительный ты человек! Когда до нас дошла эта весть, я чуть в обморок не упала – от радости, конечно. Я была на кухне – варила какао, когда отец пришел из церкви и сказал мне. Я вынуждена была прилечь. Ах, Пол, дорогой мой, я все это время так скверно себя чувствовала, я чуть с ума не сошла, волнуясь за тебя! Ведь это был такой позор! Но не будем говорить обо мне, хотя я по-своему, втихомолку, тоже немало выстрадала. Будем говорить о тебе, Пол, о тебе – замечательном, необыкновенном человеке. Если бы ты почитал белфастские газеты, а я уверена, что то же самое пишут и здесь, ты бы узнал, что думают о тебе люди. Твое имя у всех на устах, по всей стране. Не сочти меня вульгарной или падкой до сенсаций, но я, конечно, была рада, что нас не встречали фотографы, хотя, по правде сказать, ожидала их увидеть. А как тебе нравится мой новый костюм? Я считаю, что он хотя и весенний, но достаточно строгий и приличествует случаю. Сегодня, Пол, день твоего триумфа, и я хочу, чтобы ты насладился им сполна. Помогла тут, конечно, и молитва – мы оба это прекрасно понимаем, а ведь я каждый вечер молилась за тебя перед алтарем. – Во взгляде ее появилась нежность, и, как всегда, говоря о религии, она закатила свои светлые зеленоватые глаза. – До чего же чудесно, Пол, что мы снова вместе и все еще у нас впереди! Конечно, в своей радости мы не должны забывать и о твоем отце. Бедный, бедный человек! У меня сердце исходит кровью при мысли о нем. Нам трудно даже понять, как такое могло случиться. Но мне кажется, иные испытания ниспосылаются нам свыше, чтобы проверить человека, очистить и укрепить его дух. Я просто не дождусь той минуты, когда увижу твоего отца и смогу выразить ему свое сочувствие. И я хочу заверить тебя, Пол, что, если я могу быть чем-то ему полезной, прикажи – я все сделаю.