Вычисляя звезды

– Подтверждаю повышение давления до требуемого предстартового, – говорит Лебуржуа – командир нашего корабля, и он же – французский священник в нашей крошечной часовне, читающий сейчас литанию безбрежного пространства.

– Тридцать пять секунд, и идет обратный отсчет. Связь с «Артемидой-9» устойчивая. Тридцать секунд, и отсчет идет.

– У нас все соответствует штатному протоколу запуска.

– Двадцать секунд, отсчет идет. Т-минус пятнадцать секунд, управление ракетоносителем полностью переведено на внутреннее.

– Подтверждаю полный переход на внутреннее управление. – Лебуржуа, неотрывно глядя на часы, в ожидании приподнимает кисть правой руки.

Я сжимаю подлокотники кресла, считая секунды в уме.

– Двенадцать, одиннадцать, десять, девять. Активировано зажигание…

Двигатель под нами с ревом набирают силу, и вся ракета сотрясается, будто убогий домишко при землетрясении. В такие секунды в Центре управления полетами всегда наступает гробовая тишина, но теперь, сидя на вершине ракеты, я слышу совсем иное.

– Пять, четыре, три, два, один – ноль. Все двигатели работают штатно. ВЗЛЕТ.

Ракета под нами гремит, и меня вдавливает в кресло. Ускорение неистово тянет назад, будто сама матушка Земля пытается удержать меня – свое дитя – при себе.

Лебуржуа нажимает на пуск таймера.

– Вас понял. Есть взлет. Таймер запущен.

– Башня подтверждает взлет.

– Вас понял. Пошла программа крена.

Мимо крошечного иллюминатора над нами проносятся облака, ракета же обретает должное положение и продолжает набирать высоту для выхода на околоземную орбиту.

– Выполнение программы крена подтверждаю.

Мы вырываемся из облаков в невообразимую синеву.

Внезапно мы преодолеваем звуковой барьер, и уровень вибрации ощутимо снижается, полет становится более плавным, а грохот ракетных двигателей затихает позади, поскольку движемся мы теперь быстрее, чем нас достигает их грохот. И мы предоставлены сами себе, и Центр управления полетами нам не в помощь до самого достижения нами заданной орбиты.

– «Артемида-9», на связи Канзас. Ждем отделения первых ступеней.

Видимо, из-за нагрузки, вызванной приличным ускорением, голос Лебуржуа звучит натужно:

– К отделению стартовых ступеней готовы.

– Подтверждаем вашу готовность к отделению первых ступеней, – доносится из динамиков в моем шлеме голос из Центра управления.

Синева неба становится глубже, затем превращается в насыщенный бархат, а затем темнеет до черноты. Бархат настолько темный, что цвет его вовсе и не цвет, а лишь полное отсутствие такового.

Иссиня-черный бархат. Непроницаемо черные чернила. Ни одно из этих словосочетаний не дает полноценного ощущения глубины пространства, что явилось перед нами.

Руки Лебуржуа двигаются по пульту управления, пальцы щелкают переключателями.

– Есть отделение первых ступеней, – докладывает он в микрофон.

Перегрузка исчезает, и корпус ракеты прекращает вибрировать. Я немедля подлетаю, а в кресле меня удерживают лишь пристежные ремни.

– Даю зажигание второй ступени, – произносит Лебуржуа.

Происходит ощутимый толчок, и вибрация возобновляется, но уже с другой частотой, чем прежде, и под нами гораздо меньший, чем любой из «Сириусов», двигатель принимается толкать нас все выше, все дальше от опостылевших оков Земли.

Мы находимся уже в космосе, но первая космическая еще не достигнута, и если Лебуржуа и Центр управления полетами не выведут нас на заранее просчитанную орбиту с необходимой скоростью, то мы в ближайшее время необратимо устремимся обратно в объятия горячо любимой нами родной планеты.

Я наблюдаю за приборами, выполняя функции навигатора, работу которого и буду исполнять в течение следующих восьми дней.

– Центр управления. У нас – 101,4 на 103,6.

Паркер отвечает с обычным спокойствием. Он, поди, сейчас, сидя за столом, по своему обыкновению подбрасывает в воздух и ловит свой чертов теннисный мяч.

– Вас понял. Выключаю ваш двигатель. Подтверждаю 101,4 на 103,6.

В капсуле становится тихо, и до ушей моих теперь доносятся лишь звуки моего собственного дыхания да едва слышное жужжание вентиляторов, поддерживающих подачу кислородной смеси. В ста одной миле под нами многочисленные станции наблюдения отслеживают траекторию нашего полета и посылают полученные данные по телетайпу в ЦУ в Канзас-Сити. Там два компьютера, и имена им – Басира и Хелен, по мере получения чисел преобразуют их в элегантные уравнения.

– «Артемида-9», на связи Канзас. Подтверждаем ваш успешный выход на заданную орбиту.

Лебуржуа поворачивает голову и демонстрирует мне сквозь прозрачное забрало шлема широченную улыбку.

– Поздравляю. Ты теперь официально – астронавт.

Я тоже улыбаюсь, да так неистово, что у меня сводит мышцы лица.

– У нас еще по горло работы. Ведь верно?

– В работе недостатка нет и не предвидится. Но подожди… – Терразас кладет мне на плечо руку и указывает на иллюминатор. – Полюбуйся, полюбуйся.