Выдержал, или Попривык и вынес

Мы хали черезъ Канзасъ и часа черезъ полтора благополучно прибыли въ чужіе края, въ величественныя американскія степи. Тутъ мстность была волниста, и насколько глазъ могъ охватить все окружающее, вы видли передъ собою грандіозное и правильное возвышеніе и наклоненіе почвы — какъ бы величавыя волны океана посл бури. Везд видны были зеленющіе хлба, отчетливо выдающіеся квадратами густой темной зелени среди роскошной растительности. Но въ скоромъ времени земляное море это теряло свой волнистый характеръ и передъ вами разстилалась плоская поверхность на протяженіи семисотъ миль.

Наша карета, постоянно качающаяся то въ ту, то въ другую сторону, походила на большую внушительную люльку, стоящую на колесахъ. Она была запряжена красивою шестеркою лошадей, а около кучера сидлъ «кондукторъ», законный капитанъ этого судна, такъ какъ вся отвтственность лежала на немъ; онъ долженъ былъ заботиться о почт, о пассажир, о багаж и о всхъ случайностяхъ, могущихъ встртиться на пути. Мы трое были пока единственными пассажирами. Сидли мы внутри кареты на заднихъ мстахъ, а остальное было все завалено почтовыми сумками, такъ какъ мы захватили почту за цлые три дня. Передъ нами, почти трогая наши колни и доходя до потолка, стояла перпендикулярная стна изъ почтовыхъ сумокъ. Большая груда ихъ, перевязанная ремнями, лежала наверху, на карет, и оба ящика, передній и задній были полны.

Кучеръ объяснилъ намъ, что на пароход этого груза было 2.700 ф. и теперь вотъ нужно развозить его повсюду: «немного въ Бригкамъ, немного въ Карсонъ, въ Фриско, но самую главную часть передать индйцамъ; замчательно безпокойный народъ, думается мн, у нихъ дла довольно и безъ чтенія».

Сказавъ это, лицо его какъ-то перекосилось въ улыбку и онъ сталъ подмигивать; глядя на него, мы догадались, что замчаніе это было сдлано шутя и подразумвало тотъ случай, когда мы встртимся въ степяхъ съ индйцами и когда намъ придется волей-неволей разстаться съ нкоторыми пожитками.

Лошадей мняли мы каждыя десять миль въ продолженіе всего дня и прекрасно и скоро хали по гладкой, твердой дорог. При каждой остановк дилижанса мы выскакивали, чтобы промять свои ноги, благодаря чему при наступленіи ночи мы были свжи и бодры.

Посл ужина какая-то женщина, которой приходилось прохать 50 миль до своего мста, сла къ намъ въ карету, и мы принуждены были поочереди уступать ей свое мсто, а сами садиться на наружное, рядомъ съ кучеромъ и съ кондукторомъ. Казалось, она была не разговорчива. Она сидла въ углу и при наступающихъ потемкахъ занималась тмъ, что устремляла свой зоркій взглядъ на комара, впившагося въ одну изъ ея рукъ, между тмъ какъ другую она медленно поднимала до извстной высоты, чтобы со всего размаха прихлопнуть комара; размахъ этотъ былъ такъ силенъ, что могъ свалить и корову; посл того, она продолжала сидть и наблюдать за трупомъ съ самымъ хладнокровнымъ образомъ; прицлъ ея всегда былъ вренъ, она ни разу не сдлала промаха.

Труповъ съ руки она не сбрасывала, а оставляла для приманки. Я сидлъ около этого безобразнаго сфинкса, смотрлъ какъ она убила до полсотни комаровъ, и все ожидалъ, что она что-нибудь да скажетъ, но все напрасно, она молчала. Тогда уже я вступилъ съ ней въ разговоръ. Я сказалъ:

— Комаровъ здсь довольно много, сударыня.

— Вы бьетесь объ закладъ!

— Что вы говорите, сударыня?

— Вы бьетесь объ закладъ!

Вдругъ она выпрямилась, оглянула всхъ и стала говорить грубымъ и простымъ языкомъ:

— Провались я, если я не приняла васъ за глухо-нмыхъ, честное слово. Я собирала, собирала комаровъ и удивлялась, что съ вами. Сначала полагала, что вы глухо-нмые, потомъ ршила, что вы больны или помшаны, наконецъ, поняла, что вы просто несчастные дураки, не умющіе связать двухъ словъ. Откуда вы?

Сфинксъ пересталъ быть сфинксомъ! Вс потоки ея краснорчія прорвались и она положительно заливала насъ ими, говоря, въ переносномъ смысл, мы тонули въ опустошительномъ потоп ея тривіальной и грубой болтовни.

Боже, какъ мы страдали! Она не умолкала, говорила цлыми часами и я горько раскаивался, что когда-то обратился къ ней съ комаринымъ вопросомъ и этимъ развязалъ ей языкъ. Она ни разу не умолкла до разсвта, пока не насталъ конецъ ея путешествія, и то, выходя изъ кареты разбудила насъ (такъ какъ мы дремали), сказавъ:

— Ну, вы, молодцы, выходите-ка въ Коттенвуд и пробудьте тамъ денька два, я буду одна сегодня ночью и если могу вамъ пригодиться моей болтовней, то къ вашимъ услугамъ. Спросите у людей, они вамъ скажутъ, какъ я добра, особенно для двки, подобранной въ лсу и выросшей между всякой дрянью; когда же я встрчаюсь съ порядочными людьми, себ равными, то полагаю, что меня могутъ найти красивой и пріятной бабенкой.

Мы ршили не останавливаться въ Коттенвуд.

ГЛАВА III