Выйди из шкафа

«Миша, у вас все в порядке? Как вчера добрались?» — набрал Тим, предчувствуя, что хороших новостей от Шифмана ему не дождаться.

…Пока Шифман говорил — сбивчиво, стиснуто даже, будто с двух сторон его подпирали воспоминания, которые он боялся не успеть оформить в слова, — Тим не мог отделаться от ощущения, что этот свежевыбритый человек в мятой рубашке ему врет. Разводит, как маленького. Устроил хренов перформанс. Выбрал зрителя помягче и давай навешивать. Мама, детский сад, гольфы эти белые. Надо же, как ловко сочинил, как морщился театрально, вспоминал старательно, мол, что же это было, сейчас-сейчас, вертится на языке. Небось и пьянку вчерашнюю спланировал, чтобы почву попробовать. А почва что надо. Уши развесила и сидит.

Усталость и злость размешивались в остывшем кофе вместе с сахаром, но слаще не становилось. Пока Шифман раскачивался, подводя к основной заготовке, Тим перевернул телефон экраном вниз, чтобы не читать, как Ельцова отчитывается о каждом своем шаге по подготовке к встрече с деканатским секретарем. Ленка уже успела поинтересоваться, ждать ли Тима домой к вечеру, или она может начать перебираться в его комнату. С минуты на минуту должно было прийти грозное сообщение от Зуева, а Шифман все говорил и говорил. А Тим все меньше ему верил. Только обглоданные ногти продолжали смущать.

Шифман будто и не замечал, насколько истерзаны у него пальцы. И кровавого ошметка заусенца на левом мизинце не чувствовал, и оторванного края такого же, но на указательном. Он говорил и говорил, пока руки его жили своей жизнью. Правая ковырялась в ногтях левой. Левая отталкивала ее и начинала отдирать кожицу сама. До самого мяса. Тим отвел глаза. Шифман продолжал говорить, заворачивая фразы в сложные обороты, оттачивая каждый, словно за ним сейчас бойко записывали, а не слушали вполуха.

— Такие дела, — закончил он наконец. Отер ладонью лицо и выжидательно уставился на Тима.

«Очень хорошо, только можно это текстом, пожалуйста», — хотел ответить Тим, но упавшая на стол рука Шифмана тихонечко кровоточила измученными пальцами.

Вот такое срежиссировать может только полнейший псих. На психа Шифман походил с натяжкой, скорее, на заигравшегося в живом театре писаку, которому для финального результата не хватает нерва. Вот он его и генерирует будущим тиражам на радость.

— И ты хочешь об этом написать? — спросил Тим, убирая чашку и пододвигая телефон.

Шифман кивнул. Вид у него был слегка ошарашенный — зрачки широкие, кожа бледная, губу закусил так, что смотреть больно. Похмелье? Или успел чего принять до встречи?

— Хорошо, пиши. Прямо сейчас садись и пиши.

Еще один кивок. Сглотнул тяжело, спросил осторожно:

— А синопсис как?

Телефон тихонько попискивал от обилия оповещений. Ельцова уже доехала до института, встретилась с дрищом и точно разузнала что-то. Возможно, Данилевский — семьянин и отец-герой. Три сына, пять дочерей, полная охапка внуков. Ребятишки не пошли по профессорской стезе и были отлучены от старческого тела, но теперь-то ринутся помогать любимому папочке. Кому на этом свете не нужна квартира в центре Москвы? Им, разумеется, нужна. Самое время передать Данилевского в надежные родственные объятия, а самому приезжать дважды в неделю и навещать старого друга. Или чаще. Главное, не смотреть, как тот затухает, без возможности помочь. Главное, не стоять больше в дверях и не слушать, дышит или нет. Или дышит? Или нет?

Пауза затянулась. Шифман смотрел, не моргая. Только жилка на виске билась быстро-быстро. От ее пульсации стало очень жарко. Тим дернул воротник свитера. Кто же мог подумать, что опять будет весна. Еще и жилка эта.

— Синопсис я напишу, — пообещал Тим. — Накидаю общих фраз, мол, продолжение нашумевшей истории.

Шифман тяжело сглотнул, потянулся к стакану. Тим полез в сумку и выудил початую бутылку воды.

— Только теплая.

Даже не заметил. Выпил, отставил в сторону. Вцепился в Тима взглядом, совершенно диким.

— Ты правда напишешь? — спросил он. — За меня?

— Это обычная практика. — Тим немного отодвинулся, на секунду ему показалось, что Шифман бросится на него прямо через стол. — Автор работает над текстом, редактор — над всем сопутствующим. Какой финал у первой книги? Не успел дочитать.

— Я пошел в школу.

Так и сказал — «я». И тут же потерял всякую опасность и наигранность. Обмяк на стуле, сгорбился. Лысая голова поблескивала. Сбоку, почти у шеи, торчал клок волос. Сам, что ли, брился? Перед глазами тут же вспыхнула картинка, как вусмерть пьяный Шифман стоит у зеркала и кромсает волосы маникюрными ножничками, а потом сбривает оставшиеся, выворачиваясь так, чтобы достать до затылка.

— Значит, школа. Вот за нее и зацепимся. Напиши хотя бы авторских пять про школу. Будем с ними работать. — Тим помолчал, соображая. — И вот эту историю… Которую сейчас рассказал. Ее тоже запиши. В начало поставим, как пролог.