Выйти из депрессии. Проверенная программа преодоления эмоционального расстройства

Фил Оукс спел «Это с каждым может случиться» на Народном фестивале Ньюпорта в 1964-м, а спустя год Джоан Баез сделала из его песни нечто вроде хита. Оукс был одним из ведущих представителей движения фолк-протеста в конце 1960-х гг. Он появился на съезде Демократической партии в Чикаго в 1968 г. и возглавил толпу песнями I Ain’t Marchin’ Anymore и The War Is Over, гимнами пацифистского движения, написанными им. Его гитару представили в качестве улики на суде над Чикагской семеркой. Пит Сигер говорил о нем: «Фил был таким располагающим, таким искренним. И, господи, он так продуктивно работал. Он писал новую песню каждые два или три дня. И они были хороши»[267].

Однако после 1968-го свеча Фила начала мерцать. Брак Оукса закончился разводом; его песни, все еще популярные, уже не становились хитами; он больше пил и меньше сочинял. У Фила появилась загадочная болезнь желудка, которая заставила его поверить, будто он умирал в течение почти года. Когда ее диагностировали и вылечили, молодой человек вернулся к безумным запойным кутежам. Он поменял имя, назвав себя Джоном Трейном.

Джон Трейн был громким, несносным и жестоким. У Фила развилась паранойя, из-за чего он стал носить с собой оружие. Его выгнали из клубов, где он выступал как главный исполнитель. Однажды музыканта арестовали за попытку избежать оплаты счета за лимузин, на который у него не было денег. Полиция разрешила ему позвонить своему адвокату, и Рэмси Кларк, бывший генеральный прокурор, вскоре приехал в полицейский участок.

К декабрю 1975 г. истощенный, подавленный и разбитый Фил пережил маниакальный эпизод. Он уехал жить к сестре на Лонг-Айленд и проводил время перед телевизором и за игрой в карты с ее детьми. В апреле 1976-го музыкант повесился на своем ремне с задней стороны двери ванной в доме сестры. Предсмертной записки Фил не оставил[268].

Это был талантливый и обожаемый многими молодой человек, загубивший собственную жизнь. Я не могу не думать, что причиной этого отчасти послужила боль, ставшая ценой за его мировоззрение, – боль от представления себя на месте другого человека, от запрещения себе чувствовать безопасность и превосходство перед безликим, анонимным другим при одновременном понимании – если бы не несколько счастливых случайностей, мы могли бы оказаться в том же положении. Лучшие, самые сострадательные психотерапевты каждый день живут с подобной ношей.

Мы вынуждены с помощью профессиональных навыков умерять свои эмоции, но они позволяют нам вовлекать людей, они позволяют людям в трудных ситуациях в первую очередь нам доверять.

Разумеется, многие другие хорошие люди обладают такой же эмпатией, но на публике она не так уж часто бывает заметной.