Практиковался и обычай[166]
, когда невеста из своего бокала наливала жениху вина в его чашу, а тот в ее. Происходило некое символическое смешивание. Также им приходилось есть из одной на двоих тарелки, чтобы привыкали, что теперь у них одно хозяйство, все общее, что становятся они единым целым.И наступало веселье. А веселье, как мы помним от самого князя Владимира Святославовича, на Руси есть питие. И это не преувеличение. В источниках XII века говорится[167]
, что можно считать удавшимся только тот праздник, если участники его в итоге лежат «как мертвые от пьянства; как идолы, у которых рты открыты, а ходить не могут».Из тех древних времен до нас доносятся отзвуки пиршеств – славяне пьют и поют, стараясь перещеголять друг друга[168]
. Может, и неудивительно тогда, что само слово славянское «пиръ» происходит от слова «пити» – пить[169].Порой пьянка охватывала весь город: женщин и мужчин от мала до велика.
Пили, в основном, хмельной мед, который делался путем брожения. Хмельной мед не был очень крепким, и после полного сбраживания уже не имел вкуса меда и характерной сладости. Более того, в случае отстаивания, он и вовсе прозрачным получался. Даже в XVII веке таким медом поили на Руси шведского посла, и тот потом отзывался о напитке весьма восторженно: «Такой светлый и чистый, как лучшее рейнское вино и прозрачный хрусталь».
Дошла до наших дней информация, и как пировали на княжеской свадьбе конца XII века. Женили тогда Ростислава Рюриковича. Его отец, названный в честь самого прародителя рода, был так рад, что роднится с Всеволодом Большое Гнездо, что закатил празднество, в котором участвовали 20 князей[170]
. Говорится, что свадьба была «богатая, какой не бывало». Князь всячески одаривал свою новую сноху, дарил ей много дорогих подарков, вплоть до городов.Звали ее, кстати, Верхуслава. Мы уже говорили о ней, когда упоминали, что отец выдал ее замуж до неприличия рано по нашим меркам. Жениху было шестнадцать годков, а невесте лишь восемь. Справедливости ради надо отметить, что известная нам дочь от этого брака родилась только спустя 10 лет после свадьбы. Вероятно, понимали на момент бракосочетания, что возраст из ряда вон детский и следует девочку уберечь, повременить с прочими аспектами брака.
Известен[171]
также случай, когда князь Всеволод Ольгович Киевский пришел по приглашению на свадьбу в Переяславль с женой, с боярами со всеми, а также с киевлянами. А другая свадьба, на которой женили князя Юрия Всеволодовича и Агафию Всеволодовну, длилась восемь дней.Вот как свадьбы гуляли! Вот крепкие были люди!
Совершенно иной представляется нам свадьба князя Александра Невского, из его жизнеописания, составленного Михаилом Ивановичем Хитровым[172]
в XIX веке.Свадьба у святого благоверного князя не могла изобиловать языческими элементами и непристойностями. Но и здесь составитель духовно-исторической биографии не смог избежать упоминаний и осыпания молодых хмелем, и обрезания косы, поедания каравая, сыра. Вместе с тем свадьбе Александра придаются черты благообразного мероприятия, например, он пишет, что «молодым приготовляли место в углу под иконами». Интересно повествуется о многодневном праздновании с порицаемыми тогда церковью плясками и музыкой. Хитров пишет: «Светлое пиршество продолжалось три дня. Оно сопровождалось музыкой и играми». И представляются нам уже не пиры разгульные древнерусские, а изящные балы XIX века, когда и жил автор. С другой стороны, вряд ли мы могли ждать иного повествования от священника, пишущего о жизни князя, почитаемого святым. Но Михаил Хитров все же был не только протоиереем, но и историком. Поэтому вполне вероятно, что в XIII веке княжеские свадьбы действительно могли больше соблюдать правила религиозного благочестия, чем простонародные, по крайней мере в антураже и церемониях бракосочетания. Это уже времена ордынского ига, когда князья вынуждены были противостоять постоянному внешнему воздействию. На этом фоне крепла и роль церкви, как объединяющей силы, поэтому и обрядовость на уровне власти больше ориентировалась на христианские правила.
Из этого описания бракосочетания Александра Невского мы узнаем, что помимо каравая было еще одно сугубо свадебное блюдо – перепеча. Из сдобного хлебного теста пекли конусовидное изделие с «гранью, похожею на ананасную». Данное блюдо очень напоминает литовский и польский шакотис, который тоже представляет собой печеный вертикальный конус и традиционно готовится для свадьбы. Правда, литовская легенда относит его происхождение к более поздним временам. Но, возможно, в том или ином виде в Прибалтийском регионе и в Северо-Западной Руси перепеча была известна с древних времен и уже потом мигрировала в национальные кухни различных народов.
После свадьбы
Первая брачная ночь