Часа через два, погрузив все имущество на повозки, присланные тюменским Советом, батальон выступил походным порядком. В середине колонны в упряжке катила трехдюймовка, а позади, замыкая, двигалась телега, на дуге был прикреплен маленький белый флажок с красным крестом. На повозке сидели Ольга, фельдшер Углядов и старик-санитар. Ольга глядела вперед: где-то там со своими бойцами идет Ваня, в другом взводе — Сергей. Но видела только затылки под одинаковыми солдатскими фуражками да покачивающиеся над головами, в такт шагам, штыки. Как ни всматривалась, не могла разглядеть ни мужа, ни Сергея, к которому испытывала все время какое-то щемящее чувство, словно бы невидимые ниточки тянулись от ее сердца к дорогим, пусть по-разному, но дорогим ей людям. Может быть, сегодня же придется воевать и мужу и Сереже — и кто знает, какая судьба ожидает каждого? Как болело сердце, когда Ваня был под Айгой! За время, пока плыли на пароходе и были постоянно вместе, Ольга успокоилась, как-то не думалось, что скоро кончатся эти тихие дни, когда так безмятежно проплывают мимо берега. Сейчас тревога вновь подступила к сердцу. Все может быть — и раны и разлука. «Только бы жив остался Ваня, только бы жив. А если судьба его далеко от меня забросит — все равно найду, хоть на краю света!»
Корабельников вел батальон указанным ему маршрутом — на восточную окраину Тюмени, где следовало подготовить запасную линию обороны. Корабельникова предупредили, что батальон пока что в резерве. И пока он не послан туда, где потребует обстановка, предстоит на рубеже, который будет ему указан, вырыть окопы и занять в них позиции.
Это приказание Корабельников получил через Ворожеева, ставшего как бы представителем тюменского штаба при батальоне. Выслушав, Корабельников сказал Ворожееву:
— Я, конечно, исполню приказ. Но у меня несколько иная точка зрения на то, как воевать теперь.
— Какая же иная, товарищ? — настороженно спросил Ворожеев.
— Воевать маневренно…
— А вы на германском фронте были?
— Нет.
— А я три года там в окопах обучался… Вот она, отметка, — немцы в той школе поставили, — тронул Ворожеев шрам на щеке. — И знаю: ежели укрепиться — противник не вышибет, разве что артиллерией. А высунешься в чистое поле — пулеметами покосит.
— Все это так. Но сейчас война совсем другая. Гражданская. Сплошной линией фронт не определишь, он не столько по земле, сколько по людям проходит.
— По людям? Это мы тоже понимаем, — усмехнулся Ворожеев. — Вы, конечно, человек образованный, я вижу. А все мое образование — церковноприходская школа, высший чин мой — младший унтер-офицер. Но я так считаю: противника надо в полной готовности встречать.
— Ждать его?
— Ну да.
— Не ждать — искать. Находить и громить, пока он сам не напал.
— Что же вы у себя в Ломске так не действовали?
— Чистосердечно признаюсь — тогда не додумались. Не успели. В Айге сидели, ждали гостей незваных. А надо было самим по ним ударить, применяя смелый маневр. Идти навстречу врагу.
— Может, вы и правильно рассуждаете. Только наступать надо уметь. А наши тюменские добровольцы — с кожевенных заводов да с судостроительных — больше такие, что солдатской науки совсем не знают. Это в вашем батальоне половина мадьяр, и все они бывалые вояки. Вот потребуется маневр какой, в первую очередь вас и пошлем. Учитывая ваши идеи.
Свое обещание Ворожеев исполнил неожиданно быстро. В середине дня, когда окопные работы на опушке березнячка, примыкавшего к городской окраине, были в самом разгаре, Ворожеев примчался на оглушительно стрелявшем голубым дымом мотоцикле. Выбравшись из коляски, сказал Корабельникову:
— У нас в тылу, возле Камышлова, появились банды. Вашему батальону приказ — выделить одну роту для их разгрома. До Камышлова довезет состав, он уже ждет на станции. Когда банду разобьем, вашу роту вернут сюда, на Тюменский фронт.
— Чью роту пошлем! — спросил Корабельников членов штаба.
Решали недолго. Выбор пал на роту Ференца.
Уже ночью, в темноте, рота выгрузилась на полустанке неподалеку от Камышлова. Представители местного Совета, встретившие ее, объяснили: верстах в двадцати от места выгрузки, в большом торговом селе, что стоит на бойком тракте, кулацкая банда, в составе которой есть и офицеры, разгромила волостной Совет, расстреляла многих большевиков и сочувствующих и намерена двинуться к железной дороге на соединение с другими бандами. Роте интернационалистов вместе с небольшим отрядом местных красногвардейцев, который вот-вот должен подойти, предстоит за ночь скрытно приблизиться к селу, перекрыть все выходы из него и предложить банде сдаться, а если она не подчинится — обезвредить ее силой. Два крестьянина из этого села, сторонники большевиков, едва успевшие ускользнуть от банды, — они-то и принесли весть о ней, — вызвались быть проводниками.