Выходим на рассвете

Было уже за полночь, когда рота тронулась с полустанка по проселку, уходящему в поле, к березовым перелескам, едва различимым в ночной полумгле. Гомбаш со своим взводом шел в голове колонны. Шли молча — таков был приказ. Рядом с Гомбашем, впереди бойцов, шагали Ференц и один из проводников — второй ушел вперед с разведчиками, которые должны были разузнать, нет ли на дороге бандитской засады.

О том, что такая засада возможна, предупредили еще в самом начале встречавшие роту. Учтя это, Ференц распорядился обозные повозки держать на марше подальше позади. Гомбаш, конечно, знал это, но все время прислушивался, стараясь уловить сквозь звук шагов колонны — не слишком ли близко движутся повозки, не слышны ли стукоток колес, фырканье лошадей? Ведь на одной из повозок — Ольга! Как не хотел он, чтоб она отправилась в этот опасный поход! Но разве с нею сладишь!

Впереди, на дороге, хлестнул выстрел.

— Рота, к бою! — крикнул рядом Ференц. — Засада!

— Взвод, в цепь! — скомандовал Гомбаш, срывая с плеча ремень винтовки.

Глава двадцать вторая

С той ночи, когда интернационалисты на дороге натолкнулись на бандитскую засаду, прошло трое суток. Напряженными, трудными были они. Когда сбили засаду и по ее пятам ворвались в село, банда, находившаяся там, не приняла боя, ускользнула. Только на второй день ее удалось настичь.

Победа далась недешево. На сельском кладбище похоронили в одной братской могиле павших в этом бою четверых бойцов — двух русских и двух венгров. В ближнюю волостную больницу отправили на крестьянских подводах шесть тяжелораненых.

Утром четвертого дня, сдав нескольких захваченных в плен бандитов местным советским властям, Ференц, как было условлено, повел роту обратно на станцию, чтобы по железной дороге вернуться в Тюмень.

Однако дойти до станции рота не успела. В середине дня на дороге ее встретил выехавший навстречу представитель тюменского штаба. Он сказал, что есть новый приказ — направиться к селу Воскресенскому, от железной дороги в тридцати верстах. Старый приказ отменен потому, что со вчерашнего дня положение резко изменилось: главная опасность теперь не в малочисленных бандах. С востока на Екатеринбург, до которого немногим более сотни верст, вдоль железнодорожной магистрали наступают белогвардейские отряды и чехословацкие войска. Их продвижение замечено на всех основных дорогах.

— Дело идет к тому, что возникает настоящий фронт, Восточный! — сказал представитель штаба Ференцу и другим — подошли послушать многие. — Москва призывает сплачивать силы, побыстрее сводить разные отряды в части Красной Армии. Мы теперь подчиняемся Екатеринбургу. Обещают пополнение, и скоро. А пока будем держать фронт наличными силами. Белые наступают. По нашим данным, они подойдут по тракту к Воскресенскому не сегодня-завтра. Не проморгайте. Высылайте вперед, верст на десять — пятнадцать, разведку, чтобы успела предупредить. Справа и слева от вас будут другие наши отряды. Держите с ними связь, чтобы противник не обошел.

Еще не кончился длинный июньский день, когда Ференц привел роту в Воскресенское — большое село, чуть ли не на две версты вытянувшееся по сторонам тракта. Посоветовавшись с командирами взводов, Ференц решил расположить позиции близ восточной окраины, на густо поросшей кустарником опушке березового лесочка, откуда открывался хороший обзор: куда ни глянь, ширились ровные засеянные поля с редкими березовыми колками, и только вдалеке синей стеной стоял лес.

Ференцу хотелось бы не к обороне готовиться, а идти навстречу врагу, искать его, как недавно искали банду. Но ему было известно, что силы белых, двигающихся на Воскресенское, слишком велики, чтобы можно было рассчитывать на успех, действуя против них всего-навсего одной, пусть и обстрелянной ротой. Может, подойдет обещанное пополнение, и тогда можно будет подумать о наступлении. А пока надо рыть окопы.

На подмогу бойцам пришли с лопатами десятка два парней и мужиков, больше из небогатых семей. Их привел председатель сельсовета, покалеченный на германском фронте, одноногий, но подвижный — на костыле он передвигался не хуже здорового. Председатель сетовал, что не смог собрать на окопы больше: богатеи нашептывают крестьянам, что большевикам все равно скоро крышка и тем, кто им помогает, придется плохо, а всему остальному народу, когда установится «настоящая власть», будет большое облегчение — перестанут забирать хлеб, в лавках появится вдоволь всякого товара — пришлет Америка. Ему, председателю, кулаки прямо говорят, что не сносить головы, коль будет и дальше гнуть большевистскую линию, но он и пуган и стрелян, за родимую Советскую власть смерть принять не боится, и сам бы встал в ряды, да вот нога…

Председатель сообщил также, что некоторые молодые мужики и парни из зажиточных дворов за последние дни скрылись, похоже, ушли в банду, которая пока не объявилась, но того и жди, что объявится.