Выхожу на связь

— Положение обязывает. Знаете, приходится выполнять эту скучную роль Шерлока Холмса. — И, взяв из рук Брэтеску удостоверение, стал внимательно его разглядывать. Потом, словно в нерешительности, опустил его в нагрудный карман. Заметив удивленный взгляд Брэтеску, он примиряюще поднял руку: — О нет, нет, не беспокойтесь, всего-навсего маленькая формальность. Завтра утром вы его получите обратно. А сейчас, мой друг, пойдемте поужинаем.

Брэтеску не оставалось ничего иного, как последовать приглашению. По дороге завязался непринужденный разговор. Надо отдать должное капитану Крупке, искусством светской болтовни он владел безупречно. «Хитрая бестия», — подумал Брэтеску, и при мысли об отобранном удостоверении у него по спине пробежал неприятный холодок. В столовой было шумно и людно. Усевшись за отдельный столик, Крупке хозяйским жестом подозвал вестового и заказал ужин. Затем, извинившись, куда-то вышел. Вдруг перед столом вырос огромный огненно-рыжий детина в форме лейтенанта.

— А, союзнички, черт бы вас побрал. — На громкий голос лейтенанта все повернули головы. Где-то сзади послышался ехидный голосок: «Ну вот, слава богу, хоть в столовой появились, а то в бою думаю: куда это они запропастились…»

— Слышишь, что фронтовики говорят? Я к тебе обращаюсь. Ты чего это делаешь вид, будто не замечаешь меня?!

— Вы пьяны, лейтенант, и будьте любезны оставить меня в покое! — Брэтеску в эту минуту невероятно захотелось со всего размаху двинуть в эту красную, словно заржавленную, морду. Он встал. Внутри все задрожало. И если бы не появившийся в дверях Крупке, скандал мог бы кончиться стрельбой. Увидев немецкого капитана, направляющегося к Брэтеску, лейтенант нехотя отошел от стола, продолжая поносить самыми последними словами румынскую армию.

— Извините, капитан, в период поражения все ищут виновников. Этого юного великана можно понять. Ему кажется, что виноваты румыны, а румыны, естественно, винят во всем немцев. Право, дорогой мой, надо быть выше всего этого… А вот и ужин.

Брэтеску вдруг заметил, как из полумрака открытой двери к нему, протянув руки для объятий, движется какая-то туша.

— Александру, дорогой мой, вышел из окружения!

«Вот она, западня, расставленная Крупке», — мелькнуло в мозгу у Брэтеску.

— Да ты вроде и не узнаешь меня, Александру. Неужто я так потолстел, что во мне нельзя узнать Фэникэ?

«Влип», — сверкнуло в голове. Чтобы как-то выиграть время и дорого продать свою жизнь, Брэтеску решил до конца разыграть роль оскорбленного офицера.

— Нет, господин капитан, я проучу этого сосунка, как оскорблять кавалера Михая Витязула и Железного креста. — И он шагнул мимо протянутых рук Фэникэ в направлении к двери. В этот момент из-за нее выглянула голова Ситеруша… И тут словно пришло озарение. Он вспомнил, кто такой был Фэникэ Илиеску для того капитана Брэтеску, который находился теперь в лагере для военнопленных где-то в глубине России. «У меня есть к нему письмо от сына…» Все идет прелестно. Надо проучить только этого рыжего танкиста. Он сбросил с плеч полушубок на руки Фэникэ, поправил на груди Железный крест и подошел к лейтенанту.

— Господин лейтенант, вы должны извиниться перед кавалером вашего ордена! Если вы этого не сделаете, я застрелю вас, как собаку. Слышите! — Краем глаза он увидел, как с автоматами наготове в столовую вошли Штефан Ситеруш и Думитру Бежан. Вдруг перед лейтенантом вырос капитан Крупке.

— И вы это сделаете немедленно! — прошипел он, угрожающе посмотрев на рыжего лейтенанта. В ответ послышалось какое-то жалкое лепетание вынужденного извинения. — А сейчас доложите вашему командиру полка, что вас арестовал комендант штаба армии на пять суток. Можете идти! — На лице Крупке на какое-то мгновение мелькнуло выражение досады. «Не мудрено — сорвалась очная ставка», — подумал Брэтеску. Но Крупке моментально овладел собой и любезно произнес:

— Господа, ужин же стынет.

— Благодарю вас, капитан, за ваше приглашение, я уже сыт, — продолжая сохранять благородную оскорбленность, отчеканил Брэтеску. — Фэникэ, у меня есть к вам письмо от сына. Пойдемте. Извините, капитан, за мной пришли мои солдаты. Мне пора. — С порога он краем глаза заметил настороженный взгляд коменданта…

По пути в село толстяк Фэникэ рассказывал про свои выгодные интендантские делишки. Брэтеску не слушал его. Одна и та же мысль сверлила голову: «Что послужило поводом к подозрениям коменданта? Где он переиграл роль румынского офицера? То ли на станции, то ли при встрече с ним?.. На станции!.. Ведь он же смотрел в окно и видел меня. Это он послал Фукса. Да, да, моя филантропия показалась ему странной!.. Ну, а этот болван, почему он не заметил, что я не Брэтеску?..»

— Слушай, Фэникэ, вот письмо. На душе у меня после всего случившегося очень скверно. Я зайду к тебе завтра. Ты не возражаешь?

— Да, да, понимаю. Ты знаешь, Александру, тебя так изменило окружение, что я никак не могу понять, ты ли это или не ты? Ну как угодно. Итак, до завтра!