Выносливость. Разум, тело и удивительно гибкие пределы человеческих возможностей

Однако трудно отделаться от ощущения, что то, как Ван Дерен переносит требующие выносливости длительные нагрузки, в корне отличается от того, как это происходит у большинства людей. Она не может прочесть карту или определить, где именно находится сейчас на маршруте, поэтому не думает о пути, который еще предстоит преодолеть. Она также не зацикливается на уже затраченных усилиях. «Я могла бы бежать уже две недели[88], но, если бы кто-то сказал мне, что сегодня первый день гонки, — пошутила она однажды, — я бы сказала: “Отлично, давайте начнем!”». У нее просто нет выбора, кроме как сосредоточиться на задаче движения вперед: шаг, затем еще один. Из-за частичной потери способности ощущать время ей не приходилось решать задачу распределения сил по дистанции и поддержания нужного темпа. Она всегда в роли зайца, а не черепахи. Это, если отбросить Эзопову мораль

[89], имеет свои преимущества.

Чтобы испытать волшебное чувство борьбы разума с мышцами, нет ничего лучше, чем стоять на финише Comrades Marathon — самого большого, старого и престижного ультрамарафона в мире[90] (он длиннее стандартной марафонской дистанции в 42 км), — когда стрелка часов приближается к двенадцати часам, моменту закрытия финиша. Когда спортсмены вбегают на крикетный стадион в прибрежном городе Дурбан, они преодолели 90 км по беспощадным холмам под яростным южноафриканским солнцем, их четырехглавые мышцы истерзаны спусками не меньше, чем легкие от подъемов (в нечетные годы маршрут проходит в обратном направлении, заканчиваясь в городе Питермарицбург, дальше от моря).

В 2010 году я был в числе тысяч зрителей на стадионе, отсчитывая последние секунды, когда директор соревнований занял свое место на финишной прямой спиной к приближающимся бегунам и направил стартовый пистолет в небо. Чтобы попасть в список пробежавших дистанцию и получить желанную медаль финишера, необходимо пересечь линию до того, как будет произведен выстрел, знаменующий истечение двенадцати часов с момента старта. Собрав последние резервы силы воли, бегуны, находящиеся уже почти у цели, изо всех сил заставляют шевелиться разбитые ноги, чтобы сделать последний, отчаянный рывок. Раздался выстрел, и один человек, пошатываясь, пересек линию в 11:59:59; в нескольких шагах позади него другой бегун под звуки вувузел, издевательски вещающих о поражении, отскочил от бесцеремонных охранников, сцепивших руки и перекрывших финишный коридор.

Я приехал в Южную Африку по заданию журнала Outside, чтобы написать о нигилистических представлениях Тима Ноукса о мозге. Зацепкой для моей истории стал дебют американского бегуна Джоша Кокса в Comrades: он только что установил впечатляющий рекорд США на 50 км — 2:47:17. Я полагал, что если он справится с дистанцией, то он и Ноукс, который также был в Дурбане и смотрел соревнование, смогут помочь четче понять природу пределов организма, которые ему пришлось преодолеть. А если нет, история получится еще лучше. «Единственное, что гарантировано в подобном мероприятии, — это боль, — слишком пророчески сказал мне Кокс, когда мы встретились за кофе за день до гонки. — Вы должны поприветствовать ее и сказать: “Ну вот и ты, мой друг”». Однако надежды Кокса угасли всего через несколько миль после старта из-за постоянных приступов желудочных колик и диареи, и он вынужден был перейти на шаг. Каким бы знакомым ни был этот провал для марафонцев, это были не те пределы, о которых я надеялся написать (в конце концов эта история не сложилась).

Однако этот забег дал мне прекрасный повод совершить паломничество в один из храмов современной физиологии физической нагрузки: на следующий день я полетел на другой конец страны, чтобы провести неделю в лаборатории Ноукса в Университете Кейптауна. У шестидесятилетнего Ноукса были седеющие виски, почти постоянная ухмылка, выражающая всю гамму эмоций — от недоверия до восторга. Из офиса на четвертом этаже открывался вид, похожий на изображение с открытки, — легендарная Столовая гора. Вдоль стен стояли шкафы с музейной коллекцией спортивных сувениров: вырезки из журналов в рамках, подписанные джерси для регби, потрепанные старые кроссовки Onitsuka Tiger. В первый день мы проговорили четыре часа почти без остановки («Обычно я стараюсь не тратить время на ланч, — сказал он немного извиняющимся тоном, когда я предложил сделать перерыв. — Но вы можете прерваться, если хотите»), и он продолжил рассказывать о происхождении теории, известной как «теория центрального регулятора».