Выпьем за любовь (СИ)

— Хорошо, так и быть, я тебя прощаю, — торжественно заявила она, схватила его за руку и, топая по ковру мокрыми от снега ботинками, со знанием дела повела молчащего от шока Гриму в сторону спальни. — Доставай свои кружевные труселя, мы будем заниматься любовью, дико и необузданно.

Что было дальше, Эовин не помнила, но утром было стыдно. И противно от самой себя. И плохо из-за пива. Вернее, сначала плохо, а потом уже всё остальное подтянулось. Воспоминания предыдущей ночи обрывались на самом интересном месте, но судя по тому, что спала она в одежде, дело так ни до чего и не дошло.

Подавляя позывы к встрече со старым белым другом, Эовин тихонечко прокралась в туалет. Из кухни доносились звуки возни и запах жареных яиц, который в любой другой момент показался бы аппетитным, но сейчас вызывал только отвращение и заставлял ускорить движение к пункту назначения. Оттуда она плавно перекочевала в ванную и, приведя себя в хоть какое-то подобие порядка, наконец отправилась на зов всё ещё не самого приятного аромата завтрака.

Грима стоял у плиты, сонно глядел на шкварчащую яичницу и попивал чай из кружки. Без костюма, в домашней одежде и с растрёпанными, еле убранными в пучок волосами он производил совсем другое впечатление. Не вредного финдиректора, докапывающегося до любой мелочи с гаденькой ухмылкой, не приставучего извращенца, а самого обычного человека, который проснулся ни свет ни заря в выходной день и отчаянно пытается не заснуть обратно.

— Доброе утро. Хорошо спалось? — пробубнил он, а затем, прикрывая рот кулаком и зевая, выключил конфорку и переложил готовую яичницу на тарелку.

— Доброе, — насупившись, ответила она и уселась за маленький столик, тут же закрывая лицо ладонями.

Воображение подкидывало различные сценарии того, как пройдёт это утро, и каждый новый был хуже предыдущего. Ещё одной ссоры было не миновать, и все её варианты, проносившиеся в голове, были не ахти. Радовало лишь то, что на этот раз она так и не успела раздеться.

— Не смотри на меня так, — проговорила она, почувствовав на себе его взгляд.

— Я тарелку поставить хочу, а тут твои локти, — в подтверждение своих слов он слегка постучал вилкой о тарелку.

Эовин убрала руки со стола, позволяя поставить перед ней завтрак и другую кружку с чаем. Яичница глупо улыбалась ей ртом из сосиски, как в каком-то диснеевском мультике, и ей ужасно захотелось нарушить эту идиллию каким-нибудь шрамом из кетчупа или вытекающим глазом. Всё, что угодно, лишь бы не эта давящая дружелюбная атмосфера перед грядущим. Но прикинув, что участь её неминуема и думать нужно было вчера, она решилась сорвать этот пластырь как можно скорее.

— Слушай, извини, что я приехала и нарушила твои планы, но всё это…

— Только на одну ночь, — совершенно спокойным тоном закончил он за неё и после продолжительной паузы отложил вилку и озадаченно посмотрел на неё. — Что?

— Жду, когда ты начнёшь выяснять отношения, — прямо заявила она, скрестив перед собой руки.

— Не начну.

— Отчего же? Тогда ты себя не сдерживал.

— Я же уже объяснял, — выдохнул Грима и устало прикрыл глаза. — Под действием алкоголя я сам себя бояться начинаю. Как будто всё самое худшее, что есть во мне, и даже то, о чём я не знал, пробивается наружу. А тогда и алкоголь, и наркоз, и стресс с недосыпом — всё смешалось. Я себя не оправдываю, но обычно я всё-таки не такая сволочь.

Эовин вспомнила, как ровно то же самое он рассказывал вчера, и она ему поверила. Но тогда в ней было слишком много алкоголя, а под этим делом она становилась очень эмоциональной, доброй и любила всех и вся. Сейчас же она была более критична. Возможно, он говорил правду. Возможно, врал напропалую. Эовин вглядывалась в его глаза и никак не могла дать точного ответа. Почему-то её тянуло к нему. Она не позвонила подруге ныть, какая она несчастная, она не попыталась зарегистрироваться в приложении для знакомств. Она просто собралась и поехала к нему, слушая по дороге свой маленький плейлист с песнями Николаева.

— Я хочу тебе верить, но не могу. Не сейчас, — подытожила она и снова посмотрела на завтрак. Завтрак посмотрел на неё в ответ, и растянувшаяся сосиска будто едва удерживалась, чтобы не захохотать. «Даже еда — и та не на моей стороне», — подумала Эовин, отворачиваясь и от Гримы, и от завтрака, вид которого всё ещё вызывал лёгкую тошноту. Ей было стыдно за свой поступок. Она не ответила на то его письмо как положено, и казалось, что на этом всякое их общение вне рабочих вопросов должно было прекратиться. Но вчера она дала ему надежду, а сегодня снова её отобрала. На душе от этого было невероятно гадко.

Внезапно Грима снова посмотрел на неё, и Эовин напряглась от движения, которое заметила боковым зрением, но тут же расслабилась, стоило повернуться обратно. Его взгляд не был сосредоточенным и безжалостным, как тогда, лишь воодушевлённым, будто у него появилась хорошая идея.