Выпуск 4. Семь пьес с необычной судьбой

Неделю назад я получила письмо от Костелецкой. Я хотела прочитать его вам и забыла. Слушай. (Надевает очки, читает.) «Здравствуйте, дорогие друзья! Давно вам не писала, да и писать, по правде сказать, не о чем. Жизнь наша течет тихо и однообразно. Может быть, где-то оно иначе, но я другой жизни не знаю, так как далеко от дома отойти не могу — мама очень слабенькая. Я было и хор оставила, но завсобесом, между прочим, очень симпатичная женщина, которая заинтересована в том, чтобы этот хор пенсионеров не умер, стала меня уговаривать не бросать его и сказала, что если будут выезды в район, то она будет присылать девушек — сотрудниц собеса — дежурить к нам». А где Шурочка?

ЛЮБА. Сейчас придет.

МАМА (продолжает читать письмо). «Так что пою я по сей день. Летом очень хлопотала, так как собралась было в Киев, но вдруг приехал Володя из Москвы с женой и мальчиком, и вышел из моей поездки — пшик! — чему я очень рада… А жизнь течет и, сколько ее еще осталось… А Лета пишет…» (Любе.) Ты помнишь тетю Виолетту? (Читает.) «А Лета пишет…»

Звонок в дверь, Люба вскакивает, выбегает в прихожую.

Пауза. Появляется Павел с букетом, цветов.

МАМА. Павлик! Здравствуйте, голубчик. Ну, проходите, проходите. Сашеньки нет, она выбежала на минутку. Все в хлопотах. Дайте-ка я на вас посмотрю… Похудел… Осунулся. Ну, что же вы? Что ж вы так, дорогой?

ПАВЕЛ (протягивает ей букет). Я, собственно… Я немного волнуюсь.

МАМА. Он волнуется! Прелестные цветы. Волнение — это понятно. Но почему же вы изводите себя? Зачем эти круги под глазами? Зачем? Это вас не красит.

ПАВЕЛ. Круги? Я не знаю.

МАМА. Любасик! Займи гостя. Правда, она у меня красивая девочка? Как вам кажется, Павел?

ПАВЕЛ. О да! Она, возможно, будет очень, очень красивой!

МАМА. Конечно будет. Она и умница у меня. Ну ладно, ладно… Она уже хмурится, и я замолкаю… Поверьте, я тушуюсь. Спрашивается, для чего нужно иметь детей? Я побежала на кухню, Я сегодня тоже обленилась, проспала все на свете. Шурочка сейчас придет, она выбежала на минутку. (Выходит.)

ПАВЕЛ. Как она вас любит!

ЛЮБА. Смешно, да?

ПАВЕЛ. Почему смешно? Это прекрасно.

ЛЮБА, Оставьте! Прекрасно! Это безумие какое-то. Кому это нужно? Я вообще считаю, что надо отнимать детей у родителей. Непременно отнимать и отдавать их государству. Я бы запрещала им даже видеться, пока дети не станут взрослыми и не поймут сами, что к чему.

ПАВЕЛ. Вы это говорите серьезно?

ЛЮБА. Господи, конечно серьезно. Это единственный выход. Это единственное, чем можно помочь детям.

ПАВЕЛ. Вы шутите? Не можете вы так думать!

ЛЮБА. Почему не могу?

ПАВЕЛ. В чем помочь? Зачем отнимать?

ЛЮБА. Чтобы не было этой слепой, этой безумной любви, когда готов убить сотни детей, лишь бы был жив один, мой, неповторимый. А из этого «неповторимого», может быть, неповторимая гадость получится. Нужно отнимать детей — и все. Тогда бы и взрослые жили, жили, а не прозябали. А так ведь родят, и все — миссия закончена. Глупеют, дряхлеют, а туда же — воспитывать.

ПАВЕЛ. Как вы смеете так говорить?! Это невероятно.

ЛЮБА. А вот и смею! Я говорю от имени детей. Это милосердие по отношению к ним.

ПАВЕЛ. Вы знаете, с чем это перекликается? Это перекликается с операцией под кодовым названием «Бэйбилифт».

Люба поражена.

Это перекликается с насильственным вывозом вьетнамских детей. Американцы тоже заявляют, что цель операции — «милосердие». Как вы можете так говорить? Вы не видели в «Литературной газете» потрясающий снимок: плачущая мать, ребенок обхватил ручонками ее шею — их сейчас разлучат. Чем это можно оправдать?

ЛЮБА. При чем здесь Вьетнам? Я ничего не понимаю.

ПАВЕЛ. Не понимаете! Не говорите о милосердии, пока у вас есть эта любовь. Это единственное, что нельзя отнять у человека.

ЛЮБА. Ну да, конечно. А почему вы, собственно, говорите со мной таким тоном?

ПАВЕЛ. Потому что вы думаете только о себе. А вы знаете, какой процент голодающих на нашей планете в данный момент?

ЛЮБА. А зачем мне это знать?

ПАВЕЛ. Как? Вы даже не хотите знать, сколько людей умирают в эту минуту от голода? Вы не хотите знать, у скольких детей нет крова? Вы ведь уже взрослый человек!

ЛЮБА. Что вы пристали ко мне с этим процентом? А вы знаете этот процент?

ПАВЕЛ. Дело не в проценте, это я к слову сказал. Но нельзя быть счастливым вполне, нельзя быть таким сытым, пока зверствует чилийская хунта, пока люди томятся в застенках, пока существуют пытки… Нельзя.

ЛЮБА. Хорошо, я не буду.

ПАВЕЛ. Нет, поверьте мне, нельзя. Нельзя, нельзя.

Входит мама, она ставит на стол вазу с цветами и идет к буфету.