Выпускница Бартонского пансиона (СИ)

*Шем — любительский музыкальный инструмент, тонкостенная деревянная полость, в которой перекатываются камешки. В зависимости от величины камней различаются издаваемые звуки. Обычно шем полностью умещается в ладони, из-за своей мобильности и простоты изготовления и использования считается простонародной игрушкой («Народы и обычаи Полийской империи», изд. 688 г.).

Острое предвкушение растекалось по телу, оно тяжелело, наливалось силой, энергией и просило движения. С каждой проходящей секундой я всё с большим нетерпением вслушивалась. Тихий шорох открываемой двери прозвучал как команда.

Я тряхнула шем, камешки в нём стукнулись, издавая приятный звук. Слегка прогнулась и мелко его затрясла, вскинув высоко перед собой, всё больше прогибаясь назад. Резко стукнула и выпрямилась, одним слитным движением махнула рукой, забрасывая простыню за плечо так, чтобы она закрывала всё тело красивыми складками. Зрителю должно было показаться, что мелькнул силуэт, но на самом деле волосы закрывали почти весь обзор. Теперь обе руки скрывались перед моим телом, шем чётко отстукивал ритм, а простыня рывками перетягивалась на мою грудь, открывая ноги. Теперь чуть расставить ступни, не переставая потихоньку тянуть простыню.

Куратор утверждала, что ни один мужчина на её памяти не дождался конца этого танца. И меня вместе с простынёй обхватили сильные руки. Я, изогнувшись, ловко повернулась и впилась искусным поцелуем в губы, с радостью чувствуя выразительную выпуклость внизу живота мужа. Значит, всё сделано правильно. Голова шла кругом от бурлящей во мне силы и его запаха. Моё тело требовало, чтобы его трогали, мяли, может, даже кусали, а он с нежностью целовал и вовсе не торопился "бросать на белы простыни", как это описывалось в трактате.

Я тяжело дышала, жалась к нему обнажённым телом и была на грани отчаяния, потому что он не только не снял одежду, но и задержал мои руки, метнувшиеся, было, к пуговицам.

— Хель, прошу, — сдавшись, простонала я.

Как ребёнка, он поднял меня под попу и отнёс на кровать.

— Лежи, — сказал строго. Я вытянулась, крепко сжимая мышцы промежности. Наблюдать за тем, как неторопливо он расстёгивает пуговицы, было невыносимо. И я с закрытыми глазами дождалась, что его руки заскользили по моей коже, губы прижали вершинку груди. Мягкое давление на вход в лоно. Смутное ощущение боли было смято острым желанием. Его губы нашли мои, бёдра ускорили движение, и я утонула в буре обрушившихся ощущений.

Глава 5

Южная Крепость

788 год. Крепость Южная

Хельварт? Пожалуй, нет…

Он ловил мои взгляды, сосредоточенно застывающие на его лице, я торопливо отворачивалась, делая вид, что это случайность.

Хельден? Нет…

За всё время путешествия я так и не исхитрилась узнать полное имя мужа. В придорожных гостиницах мы записывались как офицер Вольди с супругой, спали на разных кроватях, а мои попытки заняться любовью мягко, но твёрдо пресекались. Куратор говорила, что в этом возрасте мужчинам необходима разрядка не менее трёх раз в неделю, поэтому я мучилась сомнениями — что пошло не так? Короткий разговор наутро после первой ночи только добавил неясностей.

— Хель, тебе понравилось? — мне не терпелось узнать, как я справилась.

Он странно глянул на меня и криво усмехнулся:

— Это я должен спрашивать, хорошо ли тебе было.

— Мне было очень хорошо, — заверила я.

— Я видел, — сказал он с отсутствующим видом, — складывай вещи, через десять минут выезжаем.

Ох, Ярт, как дорого обходилась моя бестолковая гордость! Та же Данка переспросила бы имя в этот же вечер и уж точно не слезла бы с кровати, не добившись повторения. А ведь по любовным играм у меня было «отлично»!

Я старалась быть приветливой, нетребовательной, предупредительной, но наше с мужем общение никак не выходило за рамки быта. Он сразу предупредил, что необходимо как можно скорее вернуться к месту службы, поэтому мы ехали быстро, меняя лошадей на почтовых станциях. Вот когда я оценила постоянные задания наших наставниц на развитие выносливости!

Женские дни застигли меня через неделю после выезда из Бартона посреди дороги. Живот скрутила тянущая боль, я сильно прикусила губу, но, — увы, — так и не смогла пересилить себя и попросить остановиться или хотя бы сбавить темп. В ближайшей деревушке, где мы остановились пообедать, я подложила носовой платочек. Лезть на глазах мужа в рюкзак за приготовленными тряпочками — легче было повеситься. К моменту, когда мы остановились на ночлег в очередной гостинице, платок и нижнее бельё стирке уже не подлежали. У меня оставались последние панталоны и дурацкая гордость.