Выпускной бал в чистилище

Мэгги обрадовалась этому. Они уже и прежде говорили о Роджере, пусть даже Джонни об этом не помнил.

Мэгги склонила голову к плечу. Она не стала напоминать ему, что когда-то он знал о ней все.

– Наверняка ты знаешь больше, чем тебе кажется.

– Да, например, что ты любишь танцевать.

Мэгги кивнула и оттопырила один палец. Это первое.

– И что ты здорово танцуешь.

Мэгги с улыбкой пожала плечами и оттопырила еще один палец. Это второе.

– Ох, да ладно тебе. Ты отлично знаешь, как ты хороша. Думаешь, я не смотрел на тебя тогда, в «Шимми»? Все, кто там были, с тебя глаз не спускали. – Он помолчал. – Я ведь тебя дразнил, понимаешь? Я хотел, чтобы ты станцевала. Хотел на тебя посмотреть…

– Нет, не хотел! – горячо перебила его Мэгги. – Ты и не думал, что я умею танцевать. Ты ведь считаешь меня скучной и непривлекательной.

– Можешь думать так, раз тебе этого хочется. Я тоже буду так думать, и в конце концов нам от этого будет только лучше.

Мэгги вскочила и ринулась к качелям, подальше от недоеденного ужина и парня, которому явно хотелось побольнее ее уязвить. Не успела она раскачаться, как сильные руки обхватили ее за талию и толкнули вперед. Джонни толкал ее все сильнее, все выше, и тогда она закрыла глаза и позволила ветру, обвевавшему ее тело, растрепать ей волосы и унести ее вверх, к черному небу. Через какое-то время Джонни перестал ее толкать, и Мэгги нехотя остановилась, огляделась, ища его.

Он сидел на качелях справа от нее, но не раскачивался, а только вытянул перед собой длинные ноги и безвольно свесил руки вдоль цепей.

– Ты не была во мне уверена, – проговорил он, когда она перестала раскачиваться.

Мэгги попыталась разглядеть выражение его лица в сгустившейся темноте.

– Нет… не была, – согласилась она. – Это был риск.

– А ты рисковать не любишь.

– Это не был сознательный выбор. В каком-то смысле мы оба нуждались друг в друге. Но я влюбилась в тебя не поэтому.

– Нет? – Голос Джонни звучал очень мягко.

– Нет. Я влюбилась в тебя, потому что ты был добрым и смелым. Ты смеялся над моими шутками. С тобой я чувствовала себя красивой. И еще много из-за чего. Гораздо проще было бы притвориться, что я тебя не вижу. Но с тобой я не могла притворяться. Может, ровно это и делает любовь. Она лишает нас защиты. Последние восемь лет я притворялась, что со мной все нормально. Я больше не могу притворяться.

Мэгги снова начала раскачиваться, но Джонни встал и, взявшись за цепи качелей, остановил их. Он стоял у нее за спиной, и, когда он снова заговорил, она не видела его лица.

– Сегодня я ездил по Мэйн-стрит, по всему городу, по всем улицам и не нашел почти ничего от того Ханивилля, который я помню. Даже дома, в котором я жил, больше нет. На его месте стоит многоэтажка. Я доехал до твоего дома, до дома Айрин. Просто остановил там машину и сидел в ней. Это одно из немногих мест в городе, которое выглядит как тогда. Дом обветшал, состарился… но стоит на прежнем месте. Твоя тетушка меня заметила. Кажется, я ее до смерти напугал. Она вышла из дома и уставилась на меня. Не знаю, кто из нас удивился сильнее. Еще вчера она была красоткой. Вы с ней очень похожи.

Мэгги обернулась, встретилась с ним взглядом. Он посмотрел ей в глаза, а потом снова отвернулся и продолжил глядеть на луну.

– Да, ты очень красивая. И черт тебя возьми, ты это знаешь. Только слепой бы этого не заметил. Даже Айрин бы с тобой не сравнилась.

Мэгги потрясенно молчала. Она не могла думать ни о чем, кроме этого ошеломляющего признания.

– Еще вчера она была красоткой, – повторил Джонни, – а сегодня она старуха.

В ночной тишине его голос прозвучал громко и грубо, и Мэгги поморщилась, услышав его приговор.

– Айрин подошла к машине, и тогда я тоже вышел. Она просто смотрела на меня. А потом поблагодарила за то, что я тебя спас. У нее дрожал голос, и руки тоже дрожали. Я не знал, что сказать. Я не помню о том, что спас тебя, так что не считаю правильным принимать благодарности.

Сердце у Мэгги заныло от того, как много он потерял. Как много потеряла она. Он любил ее. Он подхватил ее на руки и вынес из адского пламени. А теперь ничего не помнит.

– Она меня испугалась. И я ее понимаю. – Теперь Джонни смотрел на нее, и она видела на его красивом лице печаль и неготовность смириться. – Мне тоже страшно. Всю свою жизнь, когда мне бывало трудно, я просто сжимал зубы и брался за дело, злился, пускал в ход кулаки. Но тут все иначе. Если бы дело было только в том, что мне грустно, что я чувствую себя виноватым, что скучаю по маме и Билли и хочу снова их повидать, – думаю, с этим я смог бы сжиться. Но я совершенно не понимаю, как быть со страхом, с тем, что я не понимаю, кто я такой.