Выше Эвереста

Однажды ко мне все-таки пришел хаким. Гурдов ввел его в палату. Поклонник хакима — огромный сикх — поднял дверную занавеску, пропуская вперед знахаря. Прежде всего хаким объяснил, какие именно болезни он лечит, затем перечислил всех, кого он уже исцелил. Это длилось довольно долго. Что касается диагноза и лечения моего заболевания, то, по его мнению, требовалось совсем немного времени. Для снадобья нужно растолочь моти (жемчужины) и кастури (чудодейственное средство — вытяжка из каких-то органов оленя). Знахарь тут же добавил, что снадобье будет стоить довольно дорого, но результаты превзойдут все расходы.

За лечение следовало платить от двухсот до трехсот рупий в день. Помимо снадобий я должен был ежедневно съедать на завтрак четверть фунта гхи (топленого масла), смешанного с полфунтом молока, суп из дюжины голубей, примерно четыре стакана. Суп следовало принимать дважды в день вместе со снадобьями.

Я был сбит с толку. Может быть, хаким что-то напутал и прописал диету для борца? Вмешался его поклонник:

— Сэр, для вашей диеты я с удовольствием буду поставлять молоко и гхи.

— Да это не проблема. Сардар[39] сахиб позаботится обо всем, — сказал Гурдев.

Что касается голубей, то Гурдев пообещал сам доставать их. Я готов был приступить к лечению, как только хаким подтвердит свой диагноз. Что касается платы, то выяснилось, что я буду платить только в том случае, если эти средства мне помогут. Итак, все было готово. Явно довольный сардар распрощался с нами. Гурдев сказал, что у сардара есть молочная ферма. Наверное, его буйволы были самые сильные, если он их держал на такой же обильной диете.

На следующее утро хаким пришел снова, чтобы подтвердить диагноз и уточнить методы лечения. В это время в палате находилась приехавшая из Дели навестить меня г-жа Бали, очаровательная дама. Пока хаким пытался поставить диагноз, он все время поглядывал на даму. Я нарушил молчание.

— Хаким джи, давайте начнем лечение — я готов.

Так и осталось неясным, кому ставил диагноз хаким, то ли мне, то ли прекрасной посетительнице, ведь именно ей он уделял больше внимания. В общем, я решился приступить к лечению и рассчитывал взлететь и облачным высям словно голубь, которого ловили для супа.

К моему лечению приступили с понедельника. Рано утром появился Гурдев с молоком, гхи и пилюлями, приготовленными хакимом. Завтрак был малосъедобным, правда от него меня не тошнило. Затем Гурдев принес два термоса с супом. Я поел, но меня тут же вырвало. Хотелось плюнуть на всю затею, но я все-таки принял пилюлю, которая, по словам хакима, помогала усваивать пищу. Я проглотил ее, но про себя подумал, что хаким — шарлатан. Тем не менее я продолжал четко выполнять его предписания. Я промучался всю неделю. Затем поблагодарил хакима и сардара и спросил, сколько я им должен. Сардар гордо отказался от денег за молоко и гхи и добавил, что за все заплатит хакиму сам. Он просил меня не обижать его и не настаивать на плате. Я был тронут и поблагодарил их. Эксперимент с системой унани провалился, и я вернулся к обычной диете.

В однообразии будничной больничной жизни про изошли некоторые перемены. Один товарищ одолжил мне пишущую машинку, и я стал учиться печатать. Пальцы еще были слабые, и я не мог долго держать перо в руках, поэтому за меня письма писали другие. Это и привело меня к мысли достать пишущую машинку и самому заняться личной корреспонденцией. Подолгу просиживая в инвалидном кресле за машинкой, я пытался научиться печатать. Прошло несколько дней, и на бумаге появились первые слова… Хотя целую страницу я напечатать еще не мог, первый успех окрылил меня. Вскоре я так увлекся, что ответил на груду накопившихся писем и привел в порядок свою корреспонденцию. Это был серьезный шаг вперед. Я находил удовлетворение в том, что мог без посторонней помощи общаться с дорогими мне людьми. Все дольше задерживался я на веранде, складывая буквы в слова, слова — в предложения.

Кроме того, раз или два в неделю мне разрешили ездить на автомашине на Педдар-Роуд, в студию документальных фильмов. Там монтировали кинокадры, отснятые нашей экспедицией на Эвересте. Пока я находился в Бомбее, у меня была возможность наблюдать как идет работа над фильмом. Режиссером фильма был Тапа. Вместе с ним я поднялся на пик Фрей в 1961 году. Вскоре мы подружились.

С пика Фрей он привез с собой несколько чудесных кадров. Во время этого восхождения он учил меня снимать кинокамерой. Его уроки не пропали даром. Фотография стала моим хобби, весьма полезным для альпиниста. Я беззаветно любил горы, а научившись фотографировать, увидел их по-новому.

Все мои товарищи по восхождению на Эверест были фотографами-любителями. Нашу группу подбирал с учетом альпинистских способностей и фотографа-профессионала не дали. Ни у кого из нас не было должного опыта, особенно в киносъемках, но, поскольку некоторые имели восьмимиллиметровые камеры, им волей-неволей приходилось выполнять обязанности официальных фотографов экспедиции.