Выше Эвереста

Отец был очень занят работой и почти никогда не гулял с нами. Но как-то в субботу он повез нас на машине в Амритсар посмотреть Золотой храм[13]. От Лахора до Амритсара всего пятьдесят шесть километров, но отец вел машину медленно и осторожно, и на дорогу потребовалось больше двух часов. Мать повела нас в храм и подробно рассказала об его истории. Меня поразили ее религиозность и глубокое знание истории сикхов и жизни сикхских гуру. В храме мы слушали киртаны (религиозные песни) и выпили святой воды.

К 1947 году обстановка в Лахоре ухудшилась. Нередко на целый день или на несколько часов из-за беспорядков закрывали школы. Дед на месяц нанял тонгу, на которой по утрам нас отвозили в школу, а после занятий доставляли домой. Владельцем тонги был старик Миян, мусульманин. Он очень любил детей, а его лошадь и тележка выглядели весьма опрятными. Лошадь звали Биджли («Молния»), Не помню, чтобы Миян когда-нибудь бил ее кнутом или палкой. Казалось, она понимала хозяина с полуслова. Достаточно было легонько шлепнуть ее по спине, как лошадь переходила на рысь. Миян говорил, что Биджли — дочь его прежней кобылы. Стапик заботливо ухаживал за лошадью.

Однажды, когда мы собирались на занятия в школу, появился Миян, но без тонги. Он сказал деду:

— Дела идут все хуже. В нашем квартале убили человека. В эти дни я не смогу возить детей в школу. Советую и вам не отпускать их из дому.

Дет забеспокоился, так как в нашем районе мусульмане составляли большинство жителей. Нас буквально заперли в доме и не разрешили выходить даже на террасу. Я потерял связь с сестрами, которые находились и школе Киннэрд, далеко от нашего дома.

Наступили тревожные дни. Напряженность в городе нарастала, и было уже много случаев убийств. Пылкие речи руководителей различных общин подогревали страсти. Судьба Лахора висела на волоске. Заседала комиссия по размежеванию границ, выступали представители индусов, мусульман и сикхов, решался вопрос о том, останется ли Лахор индийским или отойдет к Пакистану. Вскоре обстановка прояснилась — Лахор вошел в состав нового государства — Пакистана, и в общинах меньшинств — индусов и сикхов — воцарилась паника. Последним ударом оказался поджог индусского торгового центра Шахалми-Гэйт, что сломило сопротивление индусских торговцев. Ежедневно тысячи купцов и других жителей покидали город на поездах и автобусах. Они старались забрать с собой все что можно.

Отец в это время находился в Дехра-Дуне и очень о нас беспокоился. Он послал своего сотрудника-сикха сопровождать нас до Дехра-Дуна. Ему опасно было появляться на улице, ведь его сразу узнали бы по бороде, длинным волосам и тюрбану. Сикхи становились жертвами мусульманских фанатиков, поэтому мы отослали его обратно в Дехра-Дун и решили, что мои сестры и я отправимся вечерним поездом в Амритсар. Наши сестры все еще оставались в школе Киннэрд, и их нужно было оттуда выручать. В те тревожные дни исчезли автобусы и тонги, достать какой-либо транспорт было трудно, а идти пешком просто опасно. Мы позвали старика Мияна и попросили нам помочь. Он сразу же согласился отвезти меня в школу, но посоветовал не надевать тюрбана, чтобы не привлекать внимание прохожих. Я заплел волосы в длинную косу и попрощался с родными.

Уже в самом начале пути я воочию увидел трагические последствия раздела Индии. Я сидел на козлах рядом с Мияном. Он погонял лошадь и внимательно следил, не появятся ли хулиганы. Вдруг на дорогу вышла небольшая группа мусульман. Они кинулись к тонге. Вероятно, они заметили, что в коляске сидел сикх. Я даже слышал, как кто-то крикнул:

— Держите мальчишку — он сикх!

Миян понял, что дело плохо, и погнал лошадь. Один из Преследователей схватился сзади за тонгу, но Мияй хлестнул его кнутом. Я дрожал от страха и вместе с Мияном покрикивал на лошадь. Биджли оправдала свое имя — не помню, чтобы лошадь когда-нибудь так быстро бегала. Мы спаслись от преследователей и до школы Киннэрд ехали не останавливаясь. По дороге мы видели много изувеченных трупов в лужах крови. Я был перепуган и чувствовал себя беспомощным.

Школу охраняли вооруженные люди. Я встретился с директором школы и нашел сестер. Многие девочки уже уехали, другие собирались бежать. Миян не решался везти нас на вокзал, и директор обещала помочь с транспортом.

На прощание Миян обнял меня и сказал:

— Да сохранит тебя Аллах. Я должен сейчас уехать.

Вечером за нами прислали закрытый военный фургон, и мы благополучно добрались до вокзала. На платформе царил хаос. Кроме беженцев из Лахора там были люди, бежавшие с севера, даже из Пешавара. Поезд был переполнен пассажирами. В купе для женщин с пятнадцатью местами поместились пятьдесят человек. Никто не знал, когда поезд отправится. Некоторые говорили, что он вообще не пойдет. Все волновались и нервничали.