И под его водительством ангелов становилось все больше и больше. Число новообращенных в первые десятилетия второго века полета заставило обратиться к статье 4. Группа активистов потребовала слушаний по вопросу о религиозной манипуляции, утверждая, что Патель Воблаге создал и распространил секту, поклонявшуюся Терри как богу, тем самым подрывая светские власти. Но Центральный совет так и не собрался назначить комиссию для рассмотрения этого дела. Ангелы утверждали, что хоть и почитают Кима Терри как учителя и проводника, но полагают его не в большей степени божественным, чем любого другого, – разве не все мы ангелы? А Патель Воблаге убедительно доказывал, что воззрения ангелов ни в коей мере не подрывают государственного устройства и образа правления, но, напротив, поддерживают их в любой малости: ибо пути и законы мира суть пути и законы благодати. Конституция «Открытия» есть священное писание. Жизнь на корабле есть сама благодать – исполненное радости тварное воплощение нетварной реальности. «Зачем последователям совершенного закона подрывать его? – спрашивал он. – Зачем тем, кто наслаждается ангельским порядком, искать хаоса? Зачем насельникам рая искать иного бытия?»
Ангелы действительно были образцовыми гражданами – активными, усердными, всегда готовыми исполнить свой долг перед обществом, деятельными членами всяческих комитетов и комиссий. Собственно говоря, ангелы составляли к этому времени более половины Центрального совета. Не серафимы или архангелы, как прозывали наиближайших, самых верных соратников Пателя Воблаге, а простые ангелы, наслаждающиеся покоем и дружеством увеселений, ставших в те годы частью жизни для многих людей. Сама мысль о том, что верования и обряды Благодати могут в чем-то противоречить общественной морали, что быть ангелом – значит быть мятежником, стала явной нелепостью.
Патель Воблаге, неукротимо деятельный, несмотря на возраст – ему уже было под восемьдесят, – по-прежнему проживал в жилпространстве Ким.
– Может быть, есть два сорта людей… – начал Луис и замолк так надолго, что Син сухо отозвалась:
– Ага. Может, даже три. Самые смелые мыслители предполагают, что пять.
– Нет, только два – те, кто может свернуть язык в трубочку, и те, кто не может.
Син показала ему язык. Они в шестилетнем возрасте выяснили, что Луис как раз может свернуть язык в трубочку и посвистеть, а Син – нет, и эта способность определяется генетически.
– Люди одного сорта лишены потребности в определенном витамине. А другие нуждаются в нем.
– И каком?
– В витамине веры.
Син поразмыслила над этим.
– Это не генетическое, – объяснял Луис. – Культурное. Метаорганическое. Но для индивидуума это различие не менее реально, чем метаболический дефект. Человек или нуждается в вере, или нет.
Син все еще размышляла.
– И те, кто нуждается, не верят, что есть такие, кому это не нужно. Не верят, что есть неверующие.
– Надежда? – неуверенно предположила Син.
– Надежда – не вера. Надежда связана с реальностью, даже если совершенно необоснованна. Вера отвергает реальность.
– «Имя, которое может быть названо, не есть истинное имя», – прошептала Син.
– Коридор, по которому можно пройти, не есть истинный коридор, – сказал Луис.
– Но что дурного в вере?
– Опасно путать реальность с вымыслом, – тут же отозвался Луис. – Путать желание с возможностью, эго – с космосом. Крайне опасно.
– О-ох! – Син скорчила гримаску, возмущенная его напыщенностью, но через минуту проговорила: – Не это ли имела в виду мать Терри – «Народу нужен бог, как трехлетнему малышу – матапила». Интересно, что такое матапила?
– Наверное, оружие.
– Я иногда ходила с Розой на увеселения, пока та совсем не ушла в серафимы. И мне, вообще-то, нравилось. Особенно песни. И когда они восхваляют вещи – знаешь, самые обычные – и говорят, что все, что мы делаем, – свято. Не знаю… Мне понравилось, – проговорила она, будто защищаясь. Луис кивнул. – Но когда они начинают зачитывать всякую дурь из книги – и что такое «путь», и что значит «открытие», – меня замыкать начинает. Они на все лады твердят, что наружи вообще ничего нет. Вся вселенная – внутри. Ужас какой.
– Они правы.
– А?
– С нашей точки зрения, они правы. Снаружи ничего нет. Вакуум. И пыль.
– Звезды! Галактики!
– Точки на экране. Мы не можем дотянуться до них, добраться. Только не мы. Не при нашей жизни. Наша вселенная – корабль.
Эта мысль была одновременно знакомой до банальности и странной до жути. Син пораздумала и над ней.
– А наше бытие здесь совершенно, – продолжил Луис.
– Да?
– Мир и изобилие. Свет и тепло. Безопасность и свобода.
«Само собой», – подумала Син, и на лице ее это отразилось.
– Ты учила историю, – настаивал Луис. – Столько страданий. Жил ли кто-нибудь в отрицательных поколениях так, как живем мы? Хоть вполовину так хорошо? Большинство землян жили в постоянном страхе. В боли. Невежестве. Они дрались друг с другом из-за денег и верований. Умирали от болезней, войн, голода. Это было как в Трущобах-2000 или Джунглях. Сущий ад. А здесь – рай. Ангел Терри был прав.
Син поразилась ярости в его голосе.
– И?..