Вышивка по ворованной ткани

А Валя подумала – сумасшедший дом! Рэкетир с зажигалкой, Вика – спасительница, мент на проценте, Маргарита, натягивающая бусы и клипсы, пока выламывают дверь в квартиру… и я ничем не лучше.

– Зелёные ему сдать хотела, – упрекнула вернувшаяся Вика, когда компания убралась, волоча Огурца за ноги и оставляя узкий кровавый след от его серьёзно сломанного носа.

– Если бы мои покойные родители видели, как в дом врывается бандит! – восклицала Маргарита, заламывая руки.

– А потом лавер-мент выкидывает бандита, потому что сам гребёт его процент, – не выдержала Вика.

– Артемий помешан на моей безопасности… – Маргарита всегда слышала только то, что совпадало с её интересами.

Весь вечер Валя была как оглохшая. Не хотелось ни говорить, ни улыбаться, ни обсуждать произошедшее. Пыталась привести себя в порядок привычными йоговскими упражнениями, и вдруг поняла, что не может. И ничего не хочет. Только лежать, накрывшись одеялом с головой, и плакать.

Приехала домой, рухнула в постель.

– Вик, прости меня, – сказала она утром.

– Безандестен, – пожала плечами девочка.

– Ты решила ситуацию по-взрослому, а я вела себя как дура.

– Тупой наезд. Побегай с моё от прижималок, будешь въезжать, как реактивная, – хмыкнула Вика.

Два дня приходили в себя, не принимали больных. Посмотрели в кинотеатре «Ударник» модный фильм «Лимита», а потом Валя предложила поужинать в ресторане. Зашли в первый попавшийся, непонятно названный по-английски.

– Покушать или по мороженому? – презрительно спросила официантка.

На её лице читалось: «девки пришли ловить мужиков, чаевых не будет».

– Это что ещё за сервис такой? – поставила её на место Вика. – Меню, быстренько!

И, просмотрев цены, вздохнула:

– Любое горячее как средняя зарплата по стране! А бабка слепила котлеты с пюрешечкой. Пошли из этого борделя.

– И я про то же, – кивнула Валя.

А утром снова работа «Центра Валентина», снова приём, снова Маргарита в розовой кофточке. И Эдик в зачуханной военке, выбравший эту самую зачуханность как форму протеста против матери, встречающей пациентов, «дыша духами и туманами».

В середине января в Москве одновременно грохнуло четыре взрыва: в педагогическом университете, в физико-математической школе, в гостинице «Метрополь» и на подстанции «Мосэнерго». К счастью, люди не пострадали, но это означало ультиматум власти на тему вывода войск из Чечни.

В метро снова стали разглядывать каждую щёлочку и каждый свёрток, чтобы не прозевать бомбу, на улице – вздрагивать на каждый хлопок. А мать, днями глядящая в телевизор, наказала Вале с Викой ездить на работу на троллейбусе.

На метро было быстрей, но приходилось ежедневно врать про троллейбус. И однажды, возвратившись из кабинета, они наткнулись на открытый чемодан, когда-то купленный для поездки с Мишей в пансионат, и на мать, демонстративно укладывающую в него вещи.

– Что случилось? – испугалась Валя.

– Морда бесстыжая! Матери родной врёт! – выкрикнула мать, швыряя в чемодан снятую со стола скатерть с райскими птицами. – Домой уезжаю! Шарика забираю! В квартире массажирует, как проститутка! Девчонку туда таскает! Уезжаю! Отсталая я! Мешать не буду!

– Я – взрослый человек, и сама решаю, где мне работать! – пыталась переорать её Валя.

– Бабуль, как нашла-то? – попробовала Вика снизить тональность разговора. – Чистая Матахаря!

– Искала да нашла! Карманы ваши обшарила – ни одного троллейбусного билета! Бессовестные! Рука руку моет – обе белы живут! – продолжала мать, укладывая поверх скатерти финские платья. – Варю на них, стираю, мою! Они мне врут!

– Следила за нами? – допытывалась Вика.

– А хоть и следила! – кричала мать. – У чужих людей правду узнала! Сказали, через день милиционер вас проверяет! Сказали, как бандита арестовывали! Сказали, притон, а Валька в нём – массажистка! Мужикам что надо массирует! Курочка по зёрнышку клюёт, а весь двор в помёте!

Вале стало так противно, что даже не ответила, стала молча раздеваться и разуваться.

– Гонят тебе, бабуль, там ваще музыкантка живёт, – возразила Вика. – У ней все стенки в Бахах!

– И про бахов её рассказали! Мужа погнала, чтоб полюбовников бахать! – выкрикнула мать. – Потому и сын у ней дурачок!

– У Центнера, конечно, в коробке кисель, но в целом он нормуль.

– Чего ты мне врёшь?! – выпрямилась мать, глядя Вике в глаза. – Милиции машина приезжала, бандита выносили, весь пролёт в кровище, еле отмыли! На глазах вся ваша грязь! Уеду, не буду в сраме жить!

– Скатертью дорога! – устало сказала Валя. – Езжай, если у тебя ни глаза не отросли, ни совесть. Не видишь, как я вкалываю? Не видишь, какая прихожу? Изгадила мне всё детство, отхватила квартиру передком, а теперь строит из себя полицию нравов!

И ушла в большую комнату, хлопнув дверью и удивившись, что высказала такое матери.

Воцарилась мёртвая тишина, даже Шарик замер, подняв одно ухо. И тут из материных рук посыпались вещи, она всхлипнула и громко зарыдала. Вика обняла её, стала утешать, а Шарик подполз к ногам и заскулил. Но Валя не вышла из комнаты, пока Вика не уложила мать спать и не пришла к ней читать мораль: