Высматриватель

Злыдни любили темноту, жили в основном по ночам, встречались в подземельях и грызли какую-то сырость, подхватывали опавшие ночи, подхватывали волосы и делали поганые пугала, волосяные уроды, но вскоре появились театры, и там они короновали себя, злыдни короновали себя – придумали короны из цинизма и сидели в них, магнитные головы, копили свою силу и складывали её в чёрный – теперь это был не цвет, но тайник. Они усложняли его, пока он не принял форму мельчайших частиц, и тогда они стали нападать им: заходили в чужие жизни и сразу прыскали – сначала со смеху, потом чёрным, и это постепенно въедалось, сложно было отмыть. Как они ласкались: чёрный – это классика, посмотрите вокруг – хитрые твари, и человек оглядывался и понимал, что зло было везде, а ленивые ночные животные ржали в уголках, закусывая бочкáми детей.

Как они ликовали, плакали чужими слезами от радости, давились человеческими душами. Могущество требовало народов, и злыдни начали собираться, чтобы отгрызть тот самый главный человеческий бочок, и нужно было много зубов, и много трогательных историй, и много чёрного в одежде, и в том, какие буквы были в книгах, какие брови были у женщин... Злыдни влезли в иерархию времени, они учредили склад, назвали его «чёрный день», и люди всё подкидывали туда, клали из года в год, а злыдни пользовались – стратегический и нервный хититель, мохнатая лапа чесалась.

Заросшие кожей лица, глаза у них были обращены не так как у людей, а в обратную сторону, и если им хотелось посмотреть на что-то, отдельное от них самих, они прорезывали глаза в случайном месте своего тела, и смотрели оттуда – во все глаза, иногда пять пар, иногда шесть получалось, чтобы было удобней смотреть, так смотреть, вынимая из человека самую суть, и он не мог её больше находить, метался, но сути не было в нём, только голая теплотворность, диагностическое давление сосудов. Злыдни высматривали человека до болезни, до кризиса, и в камеру пыток он приходил уже сам – чем-то заволакивало голову. Чья это была охота? Страх.

Злыдни были смертельно завистливы. Им казалось, что все должны выйти на середину, мостить эту середину, а если кто-нибудь отщеплялся, если кто-то добивался своего, они выписывали ему особую бандероль: ходили на злыдненскую почту и высылали победителю злость, отправляли рок и составные эпитеты тоски, высылали горе и ядовитую пыль, разрывающую поры.

Они теснились в густоте своей ненависти, но только недолго теснились: вскоре они вышли и взяли у людей уравнительные права. Они залезли в язык всеми этими словами – сначала отдельными, потом начали ампутировать окончания, потом целые предложения лишали жизненно важных частей, добрались до текстов, влезли в информационные структуры и размозжили всё, как будто человек только и создан был для того, чтобы видеть эти размазанные мозги. Отхаркивая утреннюю мокроту, заглатывали новую порцию хрипоты, ударная волна смелости, вытаскивающая внутренних рыб, и рыбы не могли дышать, люди не могли дышать, они разевали рот, и мозг вытекал по губам, и сон как обезболивающее, но злыдни говорили: а кто теперь болен? Никто теперь не болен, все здоровы и все спасены.

Они сливались в компании – люди, которые не умели ничего делать и люди, которые не умели ничего делать, но они кокетничали так, конечно, они умели, они умели быть злыми и быть весомыми – они умели. У них были свои исполнительные органы, они генерировали законы, они называли себя «говнодумцы», рассказывая, что это старинное слово, и можно было выжрать сотенку непритязательных душ, но для толпы было недостаточно. И тогда они придумали цвет во множественном числе, и это был нонсенс – цвет во множественном числе. И тогда они придумали чёрных.

Они понапихали туда призраков, которые были совершенно безвредны, они кинули туда всех этих людей, и сказали, что вот оно – зло: смотрите, они несут букеты топоров, выгуливают летучих мышей, это зло-зло! И люди смотрели и кивали да, это зло, и вкладывали туда свою ненависть, и копили гигантское раздражение. А злыдни стояли и ржали в уголке, закусывали детскими бочкáми и думали: как же они хорошо обманули, как же они хорошо обманули…

*******

Воздух был полон кричащей пыли, пыль, пропитанная звуком, бьющая прямо в уши, уличная бешеная пыль и носитель её – асфальт, чтобы не оставлять следов, и пыль, чтобы следы оставлять. По улице ходили люди, врытые шагами в асфальт, – ходили, окружённые заборами дней, зажатые в кулачок общества, по вечерам собирались в специальных местах и сидели там, аккуратно притворившись более хорошими, более красивыми и умными.