Высокая кровь

И вдруг, невероятно близкие, в кристальной тишине сухо треснули выстрелы — сорокой зачечекал пулемет, истошный конский визг плеснулся в сердце кипятком, и Халзанов всем телом подался вперед, сковыривая взглядом маячащие впереди фигуры конных, царапая ногтями кобуру… и, нелепо подпрыгнув, весь вытянулся, оскалился какой-то молодецкой, годящейся лишь для парадов улыбкой и боком упал на Сергея. Сергей с мгновенным ужасом непоправимого, словно из цельного, законченного мира вырвало кусок и внутрь, прямо в голову ударила черная муть, инстинктивно облапил, подхватил комиссара, как будто пытаясь поднять и усадить его на место…

— Хоронись за меня… — выплевывая кровь ему в лицо, слабея голосом на каждом слове, прохрипел Халзанов, вдруг дернулся, будто давясь своими же словами, и навалился на Сергея, как большой мешок с песком.

«Ар-ра-па-па-па!..» — ликующе надсаживался пулемет… Халзанова клевали пули, подталкивали, встряхивали на Сергее, и он, уже мертвый, Сергея спасал… обоих их куда-то потащило и закруживало, как при сильном опьянении, как будто вытряхивая Северина из него самого и тотчас же раздавливая, втискивая в кузов… и вдруг со страшной силой выбросило в боль…

Один халзановский оскал — недвижной явью, другой действительности нет, она распалась… летит и крутится щепа, и со звенящим визгом рикошетят пули от железа… с резучим ржанием взвиваясь на дыбы, чернотой застят небо огромные кони, рушат свыше копыта на лед, на саму его голову, оскользаются, ломятся, валятся глыбами… приседают и рвутся живые вразнос, никак не в силах разлучиться с павшими, таща их за собой по льду с обломками вальков… По-детски, по-щенячьи сжался он в комок, боясь быть стоптанным, распятым под копытами… наитием катнул себя куда-то в сторону — из-под летящих конских ног, из-под обломной осыпи копыт… Треск пулемета оборвался, или он в конском визге оглох… припаянную голову насилу оторвал от сизого пупырчатого льда — вокруг уже дыбились, крутились волчком налетевшие конные, топтали выброшенных из тачанок, в охотничьем угаре озирались, стреляли сверху вниз из револьверов, до верного досаживая пули в мертвых…

Вот один на играющем, ходящем ходуном караковом коне обернулся к нему, и Северин узнал Аболина!.. огромные глаза того срывали, сковыривали, скапывали все признаки живого под копытами… и в тот же миг Сергей спиной услышал храп и топот — и, дернув головой, увидел выпуклый заслон лошадиной груди, и клубящийся бешено пар под навесом ощеренных конских зубов, и единственный мертвый глазок револьвера. Как жеребец со сбитой в кровь спиной валяется от боли по земле, толкнулся в перекат, всем телом различив, как пуля вгрызлась в лед, в пустой след его головы, провернулся еще раз, почувствовав, как кто-то деревянными клещами поймал его за левую подмышку, и на третьем рывке, самом остервенелом от боли и страха, саданул наудачу с неверной, прикипевшей к нагану руки.

Наезжающий дернулся, и огромная лошадь шарахнулась в сторону, оскользнулась и рухнула с визгом… Аболин и еще один всадник галопом сыпанули по протоке, приникнув к конским шеям и оглядываясь.

В спину им беспорядочно щелкали покаянно-напрасные выстрелы — как будто лопались опоры подпаленного и выгорающего дома. Пулемет же и вправду молчал.

Отчаяние подняло Сергея на ноги, заглушая боль в левой руке. Сжимая револьвер, он тотчас оскользнулся и, как неведомое существо, еще не способное к прямохождению, упал на четвереньки, разбивая запястья о лед. Увидел бегущих враздробь, скользящих, стреляющих и падающих красноармейцев… послетали с коней, залегли, а теперь поднялись и бежали, бесполезно паля из винтовок…

Вбивая в себя воздух, он вновь поднялся на ноги и как-то косо, боком побежал к Зарубину и Круминьшу… Трясясь, растолкал шинельные спины, упал на колени и, сухо всхлипнув, захватил Зарубина за плечи. Открытые глаза смотрели сквозь Сергея с бессмысленным упорством, дыхания, клекота не было слышно, из дырок на плече и на груди торчали опаленные овчинные хлопья, но Зарубин был, кажется, жив… все кричали, что жив, разрывая бекешу, гимнастерку на нем и прижимая комья полотна к пузырящейся ране.

Сергей осознал, что только мешает и что Зарубину, скорей всего, не жить. Безного шаркая коленями по льду, пополз к латышу. Того убили со всем рвением, наверняка — должно быть, привлеченные его массивной, сановитой фигурой, добротным полушубком и тяжелой властностью лица. Череп был разворочен и разваливался на затылке заслякоченными кусками, на лбу кровянело пулевое отверстие.

Сергей обвалился на ляжку, оперся на руку с бессмысленным уж револьвером, не мог продохнуть и дрожал с такой силой, как будто если перестанет, то умрет. Холодное солнце исступленно палило, раскаляя заснеженный мир до какого-то уж заполярного блеска.

Он опять для чего-то попытался подняться, но его удержали, крича, что он ранен… Узлом перетянули левое плечо — револьверная пуля проскочила навылет и повредила только musculus subscapularis и clavipectoralis соответственно. Как нитка сквозь игольное ушко.