Высоцкий

«Худшей кары» — шутливая гипербола. «Ломаной гитары» — каламбурная трансформация «ломаного гроша». Легкий комический оттенок не разрушает серьезного пафоса «Старинной студенческой песни», а подспудно его усиливает, делает теплее и человечнее.

У Высоцкого в «Райских яблоках»:

Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Петр Святой — он апостол, а я — остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок…
Но сады сторожат — и убит я без промаха в лоб.

Трагическая фантазия на тему собственной смерти сопровождается комической игрой слов («апостол» — «остолоп»), что опять-таки усиливает серьезность.

У Галича в стихотворении «Памяти Пастернака»:

И кто-то спьяну вопрошал:
«За что? Кого там?»
И кто-то жрал, и кто-то ржал
Над анекдотом…

Комическая парономазия «жрал» — «ржал» создает ситуацию своеобразного перехвата смеховой инициативы: объектом беспощадного авторского осмеяния становятся смеющиеся — циничные члены Союза писателей, пришедшие на позорное судилище над великим поэтом.

В приведенных примерах активизированы смеховые ресурсы языка, что отнюдь не случайно. У Окуджавы, Высоцкого и Галича не бывает внесловесного комизма. Шутки, идущие «мимо» языка, в их художественных мирах невозможны. У каждого из этих мастеров был индивидуальный «роман с языком», все языковые уровни творчески осваивались ими с активным участием творческого остроумия. В некоторых песнях даже присутствуют работающие на сатирический комизм внутренние «филологические» сюжеты.

В «Римской империи периода упадка» Окуджава рефлектирует на тему лексических анахронизмов («соратник», «рассол», «скатка») и иронически подает в финале семантику слова «форум»:

А критики хором: «Ах, форум! Ах, форум! — вот римская деталь!
Одно лишь словечко — а песенку как украшает!..»
Может быть, может быть, может быть и римская — а жаль:
Мне это немного мешает и замысел мой разрушает.

«Красный треугольник» Галича — это присоединение к старинному выражению «любовный треугольник» бессмысленного советского эпитета «красный», применявшегося во множестве наименований — географических, производственных, товарных.

Высоцкий буквализует медицинский термин «история болезни», делая его ироническим символом:

Вы огорчаться не должны, для вас покой полезней —
Ведь вся история страны — история болезни.

Традиционный снобистский выпад по адресу «поющих поэтов» состоит в том, что, дескать, их тексты предназначены для слушания, а не для чтения, что в книжном виде эти тексты много теряют. Между тем именно при внимательном чтении со временем обнаруживаются такие оттенки словесного комизма, которые не всегда ощутимы для слухового восприятия. Так, песня Высоцкого «Случай на таможне» (1975) — целый каскад броских гротескных острот: это и «два литых креста пятнадцатого века», которые контрабандист-уругваец спрятал у себя «ниже живота», и «мраморная статуя», извлеченная таможенниками из зуба заморского «мистера»… На этом фоне не сразу заметно обыгрывание внутренней формы слова «угодник» в следующем пассаже:

Таскают — кто иконостас,
Кто крестик, кто иконку, —
И веру в Господа от нас
Увозят потихоньку.

И на поездки в далеко —

Навек, бесповоротно —
Угодники идут легко,
Пророки — неохотно.

Высоцкий отнюдь не хотел принизить Николу-угодника в сравнении с Ильей-пророком. Он просто комически соотносит слово «угодник» с глаголом «угождать». Непритязательная шутка, а за ней — глубокий подтекст. Высоцкий в его сложных обстоятельствах не мог выбрать эмиграцию как выход. Поэт-пророк не может угождать никакой конъюнктуре — ни советской, ни западной. Не случайно изгнанный из страны Галич не нашел морального удовлетворения в рутинной журналистской работе на радио.

По-новому осмысливается эта шутка в сегодняшней политической ситуации. «Угодники идут легко, пророки — неохотно» — такой заголовок дает журналист материалу о выборах председателя думского комитета. Смысл цитаты ясен: в нынешнем российском парламенте возможности продвижения существуют для беспринципных «угодников».