Высшая мера

На броне мощного «T-IV» экипаж начертал белой краской горделивое: «Я брал Варшаву, Брюссель, Париж, Афины!» Танкисты наперебой рассказывали Максу, какую вмятину на башне они получили в боях за Варшаву, какая царапина осталась после Парижа, какой трак пришлось заменить у стен греческой столицы… Еще немного, говорили они, и на броне прибавится «Лондон». Танкисты были уверены, что в самое ближайшее время им предстоят бои на британских островах.

Этих парней Макс и изобразил на фоне танка.

Гудериан и Макс несколько секунд молча изучали друг друга. Максу понравилось энергичное, подвижное лицо генерал-полковника. Выразительны были цепкие умные глаза под глыбой квадратного лба. О силе характера и воли говорила твердая складка рта — чуть-чуть высокомерная, чуть-чуть надменная. Щеточка усов, более темных, чем брови, зачес волос слева направо, через лысеющее темя… Все нравилось в Гудериане Максу! С него можно написать великолепный портрет…

Гудериану художник тоже понравился. Не столько званием художника, сколько молодцеватой выправкой. Таких молодых офицеров стареющий генерал любил скорее всего потому, что они напоминали ему его сыновей. Он ими очень гордился. Среди военных было известно, что сыновья его — смелые ребята-танкисты, отличившиеся в боях под Варшавой и во Франции, оба награждены Железными крестами первого и второго класса.

— Я тоже, господин генерал, очень рад познакомиться с вами лично, — искренне и горячо сказал Макс, опускаясь в предложенное Гудерианом кресло возле стола. — Когда я отбывал сюда, доктор Геббельс напомнил мне, что я еду в части выдающегося военачальника, которого по праву называют отцом наших бронетанковых войск.

Гудериан поблагодарил коротким кивком, но лицо его осталось непроницаемым. Он был конечно же польщен.

— Довольны ли командировкой, капитан?

— Так точно, доволен, мой генерал.

— И сегодня уезжаете?

— К сожалению, да, господин генерал.

— Почему — к сожалению?

— Мне очень хотелось бы написать ваш портрет. Упрекаю себя за то, что не подумал об этом раньше…

Гудериан встал из-за стола.

— Сидите, капитан, сидите! — сказал Максу, когда тот тоже хотел подняться. Нажал на кнопку звонка, приказал вошедшему адъютанту: — Позаботьтесь о нас… — Прошелся перед Максом, крепкий, плотный. — Сколько времени может занять ваша работа?

— Три-четыре сеанса, мой генерал, — встал-таки Макс. — Если бы вас не затруднило… по часу, по полтора в день.

— Хорошо. Если портрет будет удачным, то отвезете его моей жене в Берлин. Она непременно захочет подарить мне портрет к дню моего рождения. Через несколько дней мне будет пятьдесят три. Немало. Не замечаем, как старимся. Но это, говорят, единственный способ жить долго.

Адъютант внес на небольшом подносе бутылку коньяку, две рюмки величиной с мизинец, шоколад и нарезанный лимон. Бесшумно удалился.

Гудериан налил в рюмки.

— Прошу, дорогой капитан! Ваше здоровье…

Выпили, оба не стали закусывать.

— Хорошо, дорогой Рихтер, я согласен.

— Благодарю вас…

— О продлении вашей командировки я позабочусь…

За два квартала до гостиницы Макс остановил машину и отпустил шофера. Сейчас можно без спешки пройтись и поглазеть на людей, на витрины, может быть, даже что-то купить.

Обратил внимание, что возле некоторых магазинов стояли длинные очереди варшавян — женщины, старики, дети, тут же сновали, суетились какие-то типчики с вертлявыми глазами, что-то произносили шепотком, что-то показывали из-под полы пиджака или рубахи. Очереди были за продуктами, а роились около них, как понял Макс, спекулянты, перекупщики. Здесь же, рядом, сверкали витринами другие магазины, очередей возле них не было. За стеклами — богатый, намного богаче берлинского, выбор: свежие куропатки, кролики, куры, свинина, зеркальный карп, яйца. Не свободно, а по карточкам, но не столь уж и мало: восемь яиц на каждую карточку, два килограмма рыбы… Эти магазины — для немцев. Только для немцев. И те, за витринами которых виднелись норвежские меха, парижские туфли, бельгийское полотно, тоже для немцев.

Значительно лучше жили немцы в бывшей Польше. И ели лучше, и одевались лучше.

— Пан офицер может купить у нас интересные книги, — предложила из-за стойки открытой лавчонки полька на ломаном немецком языке. — Для красивого пана офицера есть большой выбор…

Макс приостановился. Полистал одну, другую книгу… «Как завлечь женщину», «Любовь и сладострастие»… Откинул. Полистал те, что на польском языке. Прочитать не мог, но почти с каждой страницы смотрели на него полуобнаженные или совсем голые девы с русалочьими глазами, целующиеся парочки, мужские бицепсы и женские груди. В переводе такой язык не нуждался, это был язык эсперанто, язык секса и порнографии.