Высшая мера

Подскочивший майор что-то докладывал вылезшему из машины Гудериану, а Макс, потихоньку разминаясь, огляделся. Кругом стояли штабные автобусы, устремив в небо острия антенн. В стороне виднелась большая палатка. Больше ничего не увидел не привыкшими к темноте глазами. Зато услышал чьи-то быстрые шаги, комариное нытье телефонного зуммера, писк морзянки. В темноте слух обостряется. И еще — запахи. Они были родными, деревенскими. Ветерок навевал сладковатую пыльцу цветущей ржи, острую прель перегорающего навоза (наверно, где-то недалеко была деревня). Они растрогали Макса. Если б не примешивались к ним запахи каучука и бензина!..

— Как там, на той стороне? — различает Макс слова Гудериана.

— Русские ничего не подозревают, ваше превосходительство.

— Благодарю, майор…

Вчера и позавчера командующий с темна до темна объезжал свои части, проверял их готовность к наступлению. Несколько раз с приграничных наблюдательных пунктов рассматривал в бинокль русский берег: там — тишина и покой. В Бресте, который хорошо просматривался, играл духовой оркестр и шел развод караулов. Макс потом слышал, как Гудериан говорил своему начштаба: «Русские ни о чем не догадываются. Элемент внезапности стопроцентный, и мне жаль, что мы запланировали массированную артподготовку на целый час. Жаль снарядов. Успех гарантирован и при более экономном расходовании боеприпасов…»

Подняться на вышку по узкой крутой лесенке Гудериан пригласил немногих. Среди них был и Макс. Стеснились на верхней, огороженной перилами площадке. Тут ветерок посвежее, но Гудериан отказывается от предложенного адъютантом плаща. Он поднимает руку, всматриваясь в стрелки светящегося циферблата.

— Господа, сверим еще раз… Три часа десять минут…

Все быстро смотрят на свои часы и столь же торопливо устремляют взоры на восточный край неба, чуть подсветленный зарей. Смотрит туда и Макс…

Через пять минут начнется… Через четыре… Через три…

А в небе трассируют звезды. В польской деревне поют петухи и лают потревоженные собаки. Резко, как выстрел, хлопает дверца машины, заставив людей вздрогнуть. Гудериан что-то сердито шипит, и адъютант, перегнувшись через перила, грозит вниз, в темноту, кулаком.

В руке начальника штаба, на отлете, напряженно гудит телефонная трубка.

Через две минуты…

И тут наступает морозная, знобящая тишина, от которой у слабонервных зубы начинают, как при лихорадке, пощелкивать. Даже звезды помельчали. О таких минутах немцы говорят: «Слышно, как тянутся тучи». И — по-другому: дурак родился. Макс ощутил в себе туго скрученную стальную пружину, готовую разорвать внутренности. Он ждет чуда. Такое бывает раз в жизни. Не ошибется ли фокусник?!.

Через минуту…

Барон фон Либенштейн несет к уху трубку, медленно, как кажется Максу, чуточку театрально несет. И еще кажется Максу, что собственное его сердце начинает вдруг угасать, тикает еле-еле, словно в нем завод кончается…

Вначале в небо прыгнула ракета и, как кошка, выгибая спину и шипя, осветила всех красным дрожащим светом, точно на пожаре. В то же мгновение по горизонту прошла огненная судорога, и Макс понял: из десятков орудий выпрыгнуло дульное пламя. И еще через мгновение уже за рекой, за границей, задрожали белесые зарницы. Только после этого землю покорежила судорога, встряхнула наблюдательную вышку — Макс непроизвольно и постыдно ухватился за холодные от росы перила, — туго качнулся воздух, и расстояние принесло тяжелые, утробные вздохи, слившиеся в непрерывный гул. «Как под мостом, когда по нему проносится товарняк!» — машинально отметил Макс, вновь ощущая мускулистую силу своего сердца. — Это и есть, значит, артиллерийская подготовка? Немецкий Давид нанес первый удар русскому Голиафу…»

Грохотало впереди, справа, слева, по всему восточному горизонту, смятому, изорванному скачущими огнями бешеной орудийной пальбы.

Гудериан отрывает бинокль от глаз и протягивает его Максу.

— Полюбуйтесь. Грандиозное зрелище. — Оборачивается к генералам и офицерам, напрягает голос: — Друзья мои, русскому фельдмаршалу мы можем крикнуть: «Доброе утро, господин Павлов! Вам нравится наш немецкий фейерверк?»

Шутка командующего вызвала улыбки. Макс тоже вдруг неестественно хихикнул, засмеялся, а затем и расхохотался, не помня, когда еще так неудержимо и бессмысленно хохотал. И никак не мог остановиться, хотя и понимал, что хохот этот у него дурацкий, истерический, и его, точно икоту, не унять, пока не расслабятся закрученные до предела нервы.

— Капитан! — сердито обернулся Гудериан.

Сконфуженный Макс умолк так же внезапно, как и начал. Чувствовали себя сконфуженными и остальные, стали хвататься за бинокли, планшеты, разворачивали карты местности, хотя в них еще ровным счетом ничего нельзя было разглядеть… Нехорошо, право. Пускай молниеносная, пускай победоносная, но все-таки война. Будут раненые, будут и убитые. А у главнокомандующего в передовых батальонах два сына…

— Как там?! — Гудериан все еще не остыл от раздражения.