Я кивнул выбегая в сени, чувствуя, как горит от стыда мое лицо. А может это был не стыд и за долгий переход его просто обветрело? Но чувстовал я себя, дорогой проституткой, которую почти купили на всю ночь за кусок сала. А ведь готов был Клименко, подлая твоя душа? Знал на что идешь? Только обосрался от страха в последний момент, как гимназистка перед минетом. Тьфу ты! Корил я себя, шагая в сторону карантинного барака.
ТемЛаг был особым местом, как и множество лагерей ГУЛАГА, в нем удивительно причудливым образом были собраны, как самые лучшие представители нашего общества, образованные, умные, сообразительные люди, так и его отбросы, вроде маньяков, убийц, воров в законе, установивших в исправительной системе тридцатых годов строгую иерарическую систему своих собственных ценностей, особый порядок взаимоотношений и общения. Именно этому порядку, воровскому, а не административному было подчинена лагерная жизнь Темлага. Еще впереди был переломный момент, когда вернувшихся с войны солдат пачками отправляли в колонии, чтобы подавить систему. Еще далеко была «сучья война», еще правили бал воры в законе, густо исписанные татуировками, ботающие на особом языке, таком притягательном и опасном одновременно.
Один из таких воров по кличке Седой сидел на корточках подле пылающего в котле огня в кочегарке, подставляя теплым струям воздуха свои стылые с мороза ладони, наслаждаясь обжигающим жаром, идущим от пламени. Рядом с ним, чуть поодаль накрывали небольшой стол его верные «шестерки» Малина и Мотя. Один из них ловко нарезал расписной финкой луковицу, второй чистил картошку, насвистывая что-то бравурное, домашнее, что-то из прошлой жизни.
– Что этап?– немного согревшись, проговорил Седой, отходя от огня подальше, усаживаясь к столу на сложенные друг на друга колотые полена.
– Как обычно…– пожал плечами Мотя – высокий арестант в короткой, с чужого плеча телогрейке. – Работяги, политические…
– Кислый с этапом пришел,– добавил Малина, являющийся полной противоположностью своего напарника, маленький, ловкий, подвижный, словно шарики ртути и смертельно опасный. В его тонких пальцах финка даже не играла, пела в такт с движениями кисти.
– Кто таков будет?– нахмурился Седой, припоминая что-то. За почти пять лет в лагере, он сумел построить здесь все так, что контакт был найден практически со всеми группировками, мотающими срок. Все они считались с его мнением, все приходили на суд именно к нему. Менять положение с приходом другого авторитетного человека Седов не собирался.
– Хвалится воровством своим…– хмыкнул Мотя, подавая печеную картошку своему главарю.– Этап трещит, что в отрицалове он.
– Еще до карантина попытался напасть на Голову!– подхватил Малина, дуя на оббоженные пальцы.– За что схватил пятнадцать суток ШИЗО.
– На Головко?– рассмеялся вполне искренне Седой. Слава за бесстрашным сержантом-сверхсрочником ходила по лагерю недобрая. Если бы тот выбрал себе другую профессию, пойдя по воровской дорожке, то непременно стал бы тем, кого нынче называют отморозками. Дерзкий, ловкий, он ничего не боялся, заставив даже Седова уважать себя за отчаянный и справедливый характер.
– Ну да…– кивнул Мотя.– Я поспрашивал походил…Люди видели, как с финкой на него бросился! Если бы не паренек с этапа, подставивший подножку Кислову, то еще надо было бы посмотреть кто кого.
– Интересно!
– Еще как…
– А что за паренек?
– Тут вообще темная история, Седой!– подхватил разговор Малина.– Сразу после стычки Голова этого паренька захомутал к себе. От карантина освободил, от больнички тоже. Увел в каптерку. Минут двадцать они там вдвоем провели… Салагу оттуда выперли. Так что о чем трещали неизвестно.
– Интересно девки пляшут,– проговорил Седой,– похоже что Голова решил захомутать паренька.
– Паренек бывший чекист!– пояснил Малина с серьезным лицом.– Знающие люди говорят, что сам кого хочешь захомутает! Так что Голова скорее всего с вербовкой пролетел. Как фанера над Парижем.
Мотя коротко хохотнул, поддерживая товарища. Поздний ужин практически готов. Вор вытер руки о чистенький платочек, выуженный из карманов телогрейки, протерев аккуратно и острое, словно бритва, лезвие финки.
– Чекист говоришь…– задумавшись проговорил Седой, прикусив губу, почесывая правой ладонью, украшенную татуировками перстней на волосатых пальцах.
– Приемчики всякие знает. Этап говорит, что он уже второй раз с Кислым сцепился. Так что вор, если он вор, когда выйдет из ШИЗО, вправе требовать правило! Мужик против вора идти не должен.
– Это если Кислый – вор!– нахмурился Малина, проглатывая печеную картошку практически не пережевывая, целиком. Отчаянно задышал, хватая ртом холодный воздух.
– А что, есть сомнения?– вскинулся Седой.
– Назваться вором может каждый,– с серьезным видом пояснил Малина,– а статус его подтвердить может только общество.