Выстрел в Вене

Молодой, но уже усатый важный кубанец-казак, спустившись в цоколь, всем не похожий на Шалмана, поморщился, сощурился и, безошибочно вычислив «своего» военного, нарочитым шагом кавалериста направился к Петровичу. Он передал конверт, а на предложение выпить пива, задумался. Смекнув, что пива получше ему в ближайшие часы не предложат, не отказался от литра — когда-то из-за нехватки кружек находчивая хозяйка додумалась разливать напитки по литровым банкам, а потом это стало здешним брендом. Гонец не знал этого. Он дунул в ус, выразив тем самым свое удивление, и отошёл к столику, пока комроты освоит письмо и составит ответ. Краем глаза он наблюдал за комроты. Как-то тот поведёт себя, приняв весточку из дома… «Симпатишная у тебя таточка, ротный, ровная, что буква „О“. Мне б такую», — скроил под усами улыбку казак, вспомнив женщину, передавшую ему письмо.

Петрович не вполне оправдал его ожиданий. Вместо того, чтобы сожрать глазами письмо и, героически наморщив лоб, настрочить ответ с фронта в тыл, он взвесил его содержимое на ладони, и лишь затем вскрыл конверт. Но и тут он не стал ничего читать, как будто письма вовсе не было…

А его и не было. Петрович вместо письма извлек из конверта крохотную почтовую марку, неспешно ее рассмотрел со всех сторон, а потом, не снимая с ладони, сфотографировал на смартфон.

— Эй, есаул, еще пива за счет армии ДНР? Нет? Тогда скачи по своим делам. Благодарю за службу.

— А ответочка? — не сдержался казак.

У него оказался высокий распевный голос. «Запевала в казачьем хоре» — с неприязнью отметил комроты. Его раздражали ряженые, и чистенький казачок с мытыми напомаженными усами ему не понравился. Но, к счастью, нарочный представлял собой существо столь же воинственное, сколь одновременно любующееся самим собой, своими усами, надраенными сапогами, коротким полушубком, складно сидящим на его молодом крепком теле — и запаха антипатии он не уловил. Напротив, довольный тем, что сам комроты Петрович общается с ним вот так, на равных, и угощает пивом, казак одним протяжным спокойным глотком опустошил банку, широким жестом, на зависть инвалиду, обтер один за другим оба завихренных уса, и порхнул наверх, на воздух, в мир…