Испытать интеллигенцию есть способ. Говорят, что надо в конце концов отличать мелкобуржуазную интеллигенцию от буржуазной. Дело в том, что носить ярлык мелкобуржуазного интеллигента все же спокойнее, чем буржуазного. Но я скажу, что это не так. Я сам буржуазный интеллигент, поступил в буржуазное учебное заведение, атмосфера там была буржуазная, да и занимались там разными идеалистическими вещами. Я исповедовал идеализм Канта. Скажете, это мелкобуржуазность? То, что я читал и исповедовал, было буржуазным, так разве вы можете утверждать, что я — представитель мелкой буржуазии?
Иногда можно отличить и следует отличать мелкобуржуазных интеллигентов от буржуазных, но когда речь идет о мировоззрении, то тут трудно провести грань. Скажите мне, что такое мелкобуржуазное мировоззрение? Полуматериализм? Я вник в марксизм позднее, изучал его позже, причем изменялся я постепенно, долгое время, в борьбе с врагами.
Только одно может послужить испытанием интеллигенции — смычка с рабочими и крестьянами, чтобы было видно, кто смог слиться воедино с трудовым народом. Часть интеллигенции может слиться воедино с трудовым народом, но большинство интеллигенции все еще очень далеко от народа, оно стремится к такому слиянию, но это ему не удается. Такие интеллигенты не чувствуют симпатии к рабочим и крестьянам, они им не друзья; рабочие и крестьяне разговаривают не с ними, и они относятся с презрением к рабочим и крестьянам. У интеллигенции есть хвост, на который надо вылить ушат холодной воды. Если на собаку вылить ушат холодной воды, она поджимает хвост, а при других обстоятельствах задирает его кверху, показывает нрав. Интеллигенты, прочитав несколько книг, напускают на себя важный вид. А трудовой народ от такого важного вида чувствует себя неловко.
Наша задача — завоевать эти 70–80 процентов колеблющихся промежуточных элементов. Они в общем одобряют социалистический строй, но не приняли окончательно марксизм в качестве мировоззрения. Я хочу сказать, что они не служат народу всей душой и всем сердцем, они отдают народу половину души, половину сердца. Хорошо, что половиной своего сердца они служат народу, но у них есть вторая половина сердца, которая неизвестно где. Нельзя сказать, что они поддерживают Тайвань. Они Тайвань не поддерживают, но, если речь заходит о загранице, начинают хвалить Америку: «Посмотрите, сколько у Америки стали, американская наука очень сильно развита». Я согласен, что заграница хороша, что хороши капиталистические и западные страны, ведь, правда, хороши? Хороши. У них обилие машин и стали, а у нас ничего нет. Но их хорошее — это их хорошее, а не наше. У Америки много стали, но эта сталь у американцев, а не у нас, китайцев. Что толку, если мы будем изо дня в день их превозносить? Они выпускают ежегодно 100 миллионов тонн стали, а мы нет. Мы рады, что можем ежегодно увеличивать выпуск стали на несколько десятков тысяч тонн. Сейчас у нас всего 4 миллиона тонн стали, согласно первому пятилетнему плану, ее будет 4 миллиона 120 тысяч тонн. Возможно, мы перевыполним пятилетний план, дадим немного больше — 4 миллиона и несколько сот тысяч тонн. В 1949 году у нас было всего сто с лишним тысяч тонн. В 1934 году был самый высокий выпуск стали, основную часть которой выплавили японцы, и он составлял всего 900 тысяч тонн.
Чан Кай-ши хозяйничал 20 лет, я хочу сказать, что свержение Чан Кай-ши было резонным, что мы его изгнали не просто так, не подумав. Он правил 20 лет, а имел всего несколько десятков тысяч тонн стали, а ведь сталь выплавлялась еще при Чжан Чжи-туне[174]
, в династию Цин. Мы работаем 7 лет, в этом году пошел восьмой год, и смогли произвести более 4 миллионов тонн стали. Так что увеличение выплавки стали даже на одну тонну — это наше дело, и мы радуемся этому, а когда там, в Америке, увеличивают выпуск на несколько миллионов тонн, я не радуюсь; чем у них больше выпуск стали, тем меньше я радуюсь. Для чего там так резко увеличивают выпуск стали? Такое сильное увеличение выпуска стали очень опасно, к нему стремятся для того, чтобы бить нас. А у нас еще находятся интеллигенты, которые восхищаются американской сталью: «Сталь! Сталь! Так много стали!». Вот что мы должны разъяснять им, вот что мы должны разъяснять интеллигенции.