Во время симпозиума 1996 года, посвященного фильму, российский эмигрант П. Л. Вайль, частично на основе «Дикой любви», определил антизападные предрассудки в постсоветском русском фильме как часть широко распространенной неопатриотической, ксенофобской идеологии, которая отвергает «другого», утверждая свое априорное духовное превосходство [Вайль 1996: 159–160]. Как выразился Вайль, можно проследить траекторию «от казенного лозунга “Мы лучше всех” советской эпохи к уничижительному “Мы хуже всех” времен перестройки и возрождению тезиса “И все-таки мы лучше всех” постперестроечного периода, особенно с появлением своих [русских] эффектных богачей» [Вайль 1996: 159][180]
. Действительно, после того как Маша застрелила своего любовника-предателя в аэропорту, толпа одноклассников Максима, пришедшая проводить его, обращается не к психопатичной убийце Максима, а к обезумевшей Сью, выкрикивая уже хорошо знакомую нам фразу: «Вали отсюда! Возвращайся в свою Америку!»[181] Согласно своеобразным иррациональным законам мелодрамы (и постсоветской идеологии), Маша-мстительница права [Вайль 1996: 158], и в конце фильма камера старается вызвать симпатию зрителей именно к ней, показывая не труп Максима, а ее застывшее выражение лица, пока она неподвижно сидит в увозящем ее в тюрьму милицейском фургоне[182].Несмотря на свою умышленность и предсказуемость[183]
, «Дикая любовь» поражает зрителя своим всеобщим социальным дарвинизмом. Если в «Астраханленде» не обитало ни одного злодея, то фильм Новака напрочь лишен положительных или хотя бы немного симпатичных персонажей, поскольку личная заинтересованность мотивирует к далеким от благородства поступкам практически всех: Максим, который в глазах психопатичной Маши изначально выглядит пресловутым рыцарем в сияющих доспехах, предает обеих девушек, чтобы вырваться вперед; Сью, несмотря на свою внешность девочки-ромашки, использует эмоциональный шантаж, манипулируя и своим отцом, и Максимом, чтобы завоевать благодарность и сексуальное внимание последнего; так называемая любовь Маши напоминает одержимость демонами, в связи с чем смерть «возлюбленного» для нее несравненно предпочтительнее, чем его уход к другой; родители Максима действуют в соответствии со стереотипом, пытаясь в сыне воплотить свои собственные желания; психология «презираемой женщины» побуждает крашеную блондинку Галю – однокурсницу и «подругу» Сью – сообщить Маше о намерении Максима уехать с американской гостьей; преступник Губан, влюбленный в неуравновешенную Машу, не стесняется насиловать ее или по ее приказу терроризировать Сью, а также регулярно эксплуатировать трех Машиных соседок по комнате, выступая в роли их сутенера. Единственным порядочным человеком, способным заботиться о других, является Раиса, директор общежития, которая не только предупреждает Максима о психической неуравновешенности Маши и ее потенциальных последствиях, но и выносит бескомпромиссное суждение о его эгоистичном поступке. В Киеве Новака, этом рассаднике страстей, желание вытесняет мораль.В конечном счете, хотя ни одна из сторон Атлантического океана не достигает в «Дикой любви» героического статуса, в финале фильма, как заметил Вайль, предпочтение отдается безграничной славянской страсти, а не западному расчету. Если для юных зрителей смерть Максима от рук Маши, вероятно, несет в себе налет трагедии (увезенная полицией Маша в конце выглядит впавшей в ступор), то для друзей Максима и, несомненно, для всей отечественной аудитории злодеем мелодрамы снова оказывается породивший разногласия аутсайдер. Отсюда и лозунг, который так часто повторяется в этих экранных повествованиях о пересечении границ, с их непременным самолетом в качестве вездесущего мотива, – «Возвращайся в свою Америку!» Проводя аналогию между экстремальным поведением героинь «Дикой любви» и болгарского фильма «Барьер», В. Иванова откровенно утверждала, что эксцессы фильма вполне понятны: «Мало что [они] влияние в мире отнимают, так еще и талантливых мальчиков наших к себе увозят» [Иванова В 19946: 8]. Фильмы
Астрахана убеждают зрителей в том, что не все «мальчики» предательски соглашаются быть с выгодой для себя вывезенными; мелодраматичное, несравнимо более мрачное видение Новака ставит дилемму в буквальном смысле как вопрос жизни и смерти: прибытие американки вызывает серию взрывоопасных столкновений, завершающихся безумием и убийством.
«Американская дочь» (1995 год, режиссер Карен Шахназаров)