Выживальщик

— Закуска градус крадёт! — и махнул туесок, занюхав рукавом.

Зинаида Матвеевна вернулась, когда от бутылки осталась всего лишь треть объёма. Понимающе кивнула и заявив, что произвольная программа сейчас начнётся, уселась рядышком.

Малюта похоже вполне освоился и галантно предложил хозяйке малину. Михалыч достал из-под куста расписанную под хохлому балалайку. Проверил настройку, сыграв вступление из «Smoke On The Water». Оставшись довольным звучанием инструмента, он гордо повел плечами, тряхнул космами, будто соло-гитарист красуясь перед фанатами, и заиграл мелодию очень похожую на песню из «Гардемаринов».

Мгновенно тему подхватили рожки, сопелки, лютни и арфы. Музыка неслась от каждого дерева, окружающего озеро, из-под каждого куста. Григорий Лукьянович готов был поклясться, что различает звуки скрипок и саксофона.

Водная гладь дрогнула, когда на поверхность выплыли десятки обнажённых девичьих фигурок. Они закружились в танце, следуя ритму разливающейся над озером мелодии. Описывать красоту девушек бессмысленно. Каждая слишком прекрасна, чтобы слова могли передать восхищение её лицом, хаотичностью длинных распущенных волос, гибкостью тела и плавностью движений. При этом красота каждой была индивидуальна и между танцовщицами трудно найти какое-то сходство. Такое может передать только кисть художника. Слова, как красиво их не нанизывай на нить предложения, неспособны заменить зрение.

Мелодия сменилась, став чуть быстрее и зажигательней. Часть девушек осталась в воде, продолжая следовать ритму хореографии, отдаленно напоминающего что-то из синхронного плавания. Другая, не прекращая танцевальные па, выбралась на берег. К ним присоединились мужские фигуры, так же бесстыдно обнажённые и, разбившись на пары, они закружили по поляне, отдаваясь танцу с такой страстью, будто именно он являлся смыслом их жизни.

— Те, что с ногами — наяды, — отложив инструмент, пояснил Михалыч, разливая по рюмкам остатки, — Русалки, как сами понимаете, не могут.

Шрам так заворожённо следил за происходящим действием, что забыл о поднесённом к губам кусочке лакомства. Вязкий, густой нектар, свисал с кубика янтарной каплей. Периодически масса её становилась критической и падала. Липкая клякса появлялась на штанине, сохраняя форму полусферы.

Чудище, заметив, что говорит с пустотой, толкнул слегка в бок, приведя сержанта в чувство. Тот вернул кубик в миску, облизал липкие пальцы и спросил:

— Наяды же греческое слово.

Михалыч не торопясь, будто смакуя, выпил свою порцию, крякнул и закинул в рот горсть малины. Затем, окинув разворачивающееся на поляне действие, ответил на вопрос Шрама, сидящего к нему ближе:

— Так что с того? Так уж повелось и прилипло к нашим девам. Вот Зинуле свет Матвеевне, нравится оно. Говорит, что за русскими именами тянется мрачный шлейф страхов и всевозможных суеверий. А так коротко и красиво. Наяды — духи и хранительницы ручьёв, рек и озёр. Ведь то, что нейтрально звучит, не вызывает отвращения. Тебе ли, Денис, это не знать? Понимаешь ведь, насколько благозвучнее называть себя «чистильщик», супротив жуткого «ликвидатор»?

Сержант промолчал, но поморщился, будто, проглотил горькую пилюлю. Только сверкнул глазами, словно изготовившийся к прыжку зверь. Махнул стопку залпом и уткнулся носом в пропахшую потом манжету куртки.

Глава 31

Третья рюмка пошла хорошо. Не просто хорошо — замечательно. Возможно дело в старой закваске и «акцизка» легла на благодатную почву, только это вряд ли. Малюта пить умел. Не любил, как многим казалось, а делал это профессионально. Много лет приноравливался, испытывая разные дозы и сочетания спиртных напитков, проверяя их действие на своём организме. Не ради души. Так объясняют тягу к выпивке алкоголики. Исключительно ради службы. Любое пойло, крепче сорока градусов, способствует не только развязыванию языка, но и процессу сближения людей. Поэтому мало человека напоить. Ему нужно составить компанию и не филонить, выливая свою порцию на пол, а пить с ним на равных, демонстрируя открытость и чистоту своих помыслов. Это обязательно вызовет доверие собутыльника и подтолкнёт к таким откровениям, на которые трезвый никогда не решится.

Да и потом, что именно считать старой закваской? Не тот же «тархун», что выставила на стол баба Зина? Его и с пивом сравнить нельзя. Так… Столовое вино или полусухое.

Григорию Лукьяновичу пришлось поднапрячься, силясь припомнить забытый вкус марочных напитков, которые последний раз пробовал ещё в Москве. Причём это было до того, как он поступил в академию ФСБ. Вспомнить не удавалось. Вернее, он помнил, что отец, да и мама частенько, садясь за обеденный стол, открывали бутылочку какого-нибудь вина и даже пытались научить своего бестолкового Гришу, анализировать оттенки аромата и вкуса. Втолковать, что букет — это не охапка сорванных цветов, а благоухание правильно подобранного виноградного купажа.

Только достигшего совершеннолетия оболтуса не интересовали подобные тонкости. Он, вообще, называл лучшие российские бренды, которым удалось сохранить производство, кислятиной и компотом.