Выживший в племени каннибалов

– Если кто быстрые ходоки, то уже через пять дней к полудню можно добраться до моего дома, а на пироге придется плыть день, всю следующую ночь, чтобы поспеть туда послезавтра.

Разговор проходил таким образом, чтобы был доступен умственному развитию шамана. Я его не обманывал, выдерживая геометрические и временные соотношения, которые туземцы могут представить себе. Например, переход на Луну для них равен восьми пальцам-дням, а до солнца – десяти. Насколько становится понятным, мой дом на родине не должен был отстоять дальше солнца или луны, где обретались бог Дуссонго и Высший Дух.

Привели женщин из дальних деревень. Шаман, с хитро прищуренными блестящими глазками, растирал в пыль какие-то пахучие корешки, пришепетывал, заливал кипятком и валил пар, поил женщин бурым, горько пахнущим настоем.

Женщины легли ногами к огню, от которого шел неприятный и непонятный дым. Он больше стелился понизу и обкуривал их.

Обкуривал он и меня. После этого я, видимо, потерял сознание, так как ничего не видел и не помнил. Когда же, наконец, пришел в себя, несколько женщин держали меня за руки, и на их лицах я увидел выражение тревоги и ужаса, и… любопытства. Я никак не мог сообразить, что же случилось, пока не услышал громкие возгласы торжествовавшего шамана.

– К огню! К огню!

Женщины снова расположились ногами к костру. Ка-ра-и-ба-га, весьма посредственный чревовещатель, с грехом пополам подражал различным звукам животных, птиц, шуму водопада, раскатам грома, вою ветра, пытаясь убедить присутствующих, что звуки исходят из женщин. Все это время, воссоздавая ужасную какофонию, он заглядывал мне в глаза, желая узнать, какое произвел впечатление. Эти его фокусы и ужимки могли ввести в заблуждение кого угодно, только не современного человека. Я делал невозмутимое лицо, а его это видимо бесило.

Шаману было в новинку моё равнодушие, он отступил на шаг назад и смерил меня удивленным, более того, недоумевающим взглядом, затем стал прохаживаться взад и вперед, очевидно, обдумывая что-то. Лицо его становилось все грознее и злобнее, а под конец он разразился громким раскатистым полоумным смехом, от которого женщины встрепенулись. Их медленное вставание представляло собой вялость привидений, и он с неудовольствием покачал головой – это было совсем не то, чего ему хотелось.

– Эй, вы, не разрешившиеся от бремени коровы! – крикнул он, начав стучать в барабан. – Покажите, как пляшут легкие на подъем масоку.

Костер бросал яркие отблески на стенки палатки, а женщины в трансе, больше похожие на призраки, чем на живых людей, медленно образовали круг вокруг меня.

Танец выражал ленивое переминание с ноги на ногу на месте и был лишен задора.

– Прыгайте хорошенько, общипанные курицы! Разве так пляшут духи?

Движение переросло в дикую истерию, направленную в мою сторону. Это был заразительный танец. Женщины делали прыжки вперед, точно желая напасть на супостата. Наконец, они, вознамерившись удивить шамана, набросились на меня так исступленно, что тот пришел в настоящий восторг.

– Отлично! Чудесно! – кричал он. – Ну, Капитана, держись, знай масоку!

Я всматривался в хищное выражение лица.

– Ты – не более, как только белый! – надменно кричал Ка-ра-и-ба-га, плохо сдерживая нарастающую ко мне ненависть, затем продолжил: – Хотя ты и стал масоку, в душе так и остался презренным шакалом.

Женщины облепили меня со всех сторон, так что я не мог пошевелиться. Одна фанатичка схватила факел и осветила близко моё лицо.

– У него и всё остальное белое? – спросила она, а другая уже неистово принялась рвать мою рубашку из стеганой соломы, чтобы хорошенько разглядеть тело удивительного белого человека, о котором столько наслышались.

– А такая ли у него кровь, как у нас? – снова спросила папуаска и, чтобы убедиться в этом, уколола меня в грудь шипом, и засмеялась, когда на месте укола заалела капелька крови.

– Такая же красная, как и у нас! – провозгласила она.

Другие женщины немедля повторили её жестокую проделку.

Как кипела кровь во мне! Я не мог защищаться, потому что на теле висели фанатички шамана. А между тем уколы шипов могут быть иногда болезненнее ран от копья или стрелы.

По лицу шамана, как тараканы, бежала корявыми морщинами злоба, оно дышало первозданной дикостью от вида и запаха крови, хотя соплеменники считали его по нашим меркам интеллигентом и интеллектуалом. Но вызывающий у них ужас. Ка-ра-и-ба-га был для всех даже больше того – высоко цивилизованным, потому что он съел неизлечимо больную женщину, избавив ее мужа от обузы. Убедил мужа, что так надо, что так будет хорошо без неё. “Прекрасный людоед” – говорили про него масоку, как мы говорим про кого-то: “прекрасный семьянин”, “прекрасный парикмахер”.

Наконец, женщины насытили своё любопытство от ощупывания и разглядывания моего тела и разошлись.

Рассказ о том, что наука у меня в приоритете, а козни шамана продолжаются