Я же к тому времени состряпал свою первую книжицу под названием
Я гордо вручил эту книжку Сосноре, и он с протяжным воодушевлением поднял ее в руке, показывая окружающим и говоря нечто вроде, вот, мол, как серьезно надо относиться к своему творчеству, и что если все Вы такие, то мы, мол, далеко пойдем. Я пытался прибить пенящееся чувство радости за похвалу, поскольку понимал, что она никакого отношения к моим стихам не имеет, но сделать это было нелегко.
…Но вот на занятии на третьем появился человек, не видимый ранее, ему было лет 25 и руки у него были рабочие. Он сел у самого входа, вдали, курил, не пытаясь заговаривать и ждал прихода Сосноры, как и мы. Опоздав как всегда минут минимум на 15, Соснора приветствовал пришедшего по имени и перебросился с ним парой фраз, из чего я понял, что они знают друг друга давно и хорошо. В течение всего занятия незнакомец, к которому я стал чувствовать ревность, молча курил, не участвуя в обсуждениях, а в конце Соснора сказал: "Алеша, почитай чего-нибудь". Леша вытащил листы, но не глядя на них, стал читать по памяти, смотря куда-то в сторону. И с первых слов я почувствовал струю свежего воздуха, будто кто-то выбил окно в непроветриваемой годами комнате. Многое я не мог уловить из-за его невнятного и монотонного чтения, но четкое общее ощущение явственного таланта, наполняло радостью мои внутренности. Когда начали расходиться, я подошел к нему и сказал: "Ваши стихи – это самое лучшее, что я здесь слышал". И затем не удержался и самоутвердился, добавив: – “за исключением моих." Он улыбнулся, сказал спасибо и разговора продолжать не стал, и мы разошлись.
Позже, когда я спросил Соснору, кто это и как это он умудряется писать такие талантливые стихи, Соснора рассказал, что Алеша был вундеркиндом ещё в пионерском возрасте, и стихи его публиковали то ли
Вне зависимости от этого совета нам удалось найти общий язык, чего мне не удавалось ни с кем из встречавшихся мне поэтов.
Я объясняю эту удачу Лешиной добротой и отсутствием у него попыток вставать в менторскую позу. Алеша боится кого-нибудь обидеть, и это всегда выливается в тактичность, предупредительность, а часто и в застенчивость. Многие малознакомые быстро пытались назвать Соснору по имени, но Алеша всегда звал его по имени-отчеству и без всяких попыток панибратства. Жил он в комнатке (наверно, и теперь – там живет) размером в одну десятую коридора купейного вагона. – Разойтись, не посторонившись – не возможно. Туда он потом поселил жену, которая поселила в свою очередь ребенка по имени Антон, к которому он проникался все большей и большей нежностью. Отношения с женой были далеки от мирных, а женился он на ней из жалости, чтобы прописать в Ленинграде. Впрочем, помимо жалости там примешивались и другие чувства, ибо жена была явно привлекательной и неглупой женщиной, и, хоть в глубине души гордилась Алешиным талантом, все пыталась обхаять поэзию и требовать, чтоб больше денег зарабатывал. Леша работал токарем и все искал работу, которая бы не отнимала столько сил, но давала бы необходимые деньги. Ему что-то обещали, планы возникали, но все лопалось одно за другим, а вследствие своей мягкости, его нельзя было назвать энергичным. Однако отсутствие энергичности в бытовых вопросах не мешало ему найти достаточно сил и желания, чтобы выучить самому английский и польский языки и поглощать огромное количество книг, не забывая и о русском. Он делал блестящие переводы из современных польских поэтов – благо оригиналы по дешевке продавались в магазине "Книг стран нар. демокр." Помню одну строчку, не помню из кого:
…
Это потрясающее слияние несовершенной и совершенной формы глагола создает невероятное поэтическое событие.
Последние деньги тратились на книги. Или на водку, но, что называется, не в ущерб семье. Очень часто он остывал к книге, которую доставал с большим трудом, и загорался достать другую, и за неимением денег он соглашался на неравный обмен, отдавая ценные книги, но не замечая их формальной ценности во имя приобретения желаемой. Леша всегда исключительно пунктуален в отдаче долгов, чем он тоже отличается от большинства Богемных жителей.
Ловлю себя на использовании прошедшего времени, но пишу я о прошлом, а о сегодня я знаю, что он пишет и переделал многие свои старые вещи до неузнаваемости, – как мне пишут, – плохой неузнаваемости, я сам не читал. Леша всегда постоянно занимался переделкой написанного, он писал роман, псевдоисторический бурлеск – и читал наизусть из него куски по очень долгу – но в течение лет никак не мог его закончить. (роман