Взаперти

Раненого тем временем определили в палату. По случайности он занял ту же койку, на которой перед ним лежал Ребус. Сапожник из стоматологов уже выписался. По соседству обнаружился Жоржик Сучкин. Увидев грозного сыщика, он залез под одеяло с головой и боялся пошевелиться. Но Лыкову было не до него.

Поручив санитарам заботиться о Федоре и выдав им авансом трешницу, сыщик поспешил в контору. Там царил переполох. Расстроенный смотритель честил подчиненных. Алексей Николаевич успел расслышать:

– …опять оказался прав! А я теперь из-за вас четыре сотни плати? Скинулись мне живо, и чтоб молчок!

Увидев сыщика, Кочетков притворно ему обрадовался:

– Ну вы герой! Вот всем теперь так говорить буду. Взяли гадину.

– Чуть меня Никита не зарезал, – выдохнул «герой». – Спасибо Федору Пакоре, он сумел повалить злодея, уже будучи сам ранен.

– Как его состояние? – насупился Никанор Нилович. – У Жежеля, в смысле Кутасова, такой нож отобрали… и весь в крови.

– Миронов сказал – будет жить. Задето правое легкое. А что мой крестник? Не сильно я ему по башке топнул?

– Нет, череп у негодяя крепкий. Вы ему нос сломали и шишку большую набили. Он в сознании, можно хоть сейчас допрашивать.

– Пусть его Филиппов допрашивает, – отмахнулся сыщик. – Вам же, Никанор Нилович, скажу: пора делать чистку.

– Понимаю, – вздохнул начальник тюрьмы. – Просмотреть такую тварь. Столько надзирателей перебил – и у меня прятался. Грех, грех. Моя вина.

– Если бы он один! – подхватил Лыков. – В Литовском замке действовала шайка таких перевертышей. Опаснейшие разбойники поселились у вас под носом, взяв чужие имена. Разорим это осиное гнездо, и тогда будет порядок.

Видя, как расстроился Кочетков, Алексей Николаевич утешил его:

– Так не только у вас, а и в других тюрьмах. Кто-то из губернской управы сделал это своим промыслом. Но я найду главаря.

– Не только у меня? – повеселел статский советник. – Тогда еще куда ни шло. Да! Вот вам проспоренные деньги. Я получил урок.

Лыков убрал купюры и спросил:

– Хрулеву уже сообщили?

– И ему, и даже Галкину-Враскому. Они вас поздравляют. Хорошо заработали, а я вот… наказан за неверие.

– Пусть подчиненные скинутся из жалованья и вернут вам вашу январскую треть, – небрежно бросил Лыков. – Это в первую очередь их вина. Плохо думали, плохо искали. Смеялись за моей спиной.

– Вы полагаете? – фальшиво засомневался смотритель.

– Сам бы так сделал на вашем месте.

Тут вошел Филиппов и первым делом пожал арестанту руку:

– Поздравляю, Алексей Николаевич. Поймали крупного зверя.

– Да здесь целый зверинец. Вам Азвестопуло рассказывал?

– Да. Что вы опознали еще двоих, а их семнадцать.

– Кого семнадцать? – встревожился Никанор Нилович. – У меня в исправительном отделении столько перевертышей?

– Именно так.

Статские советники начали судить и рядить, Лыков им помогал. Нужно срочно вывести из замка всех подозрительных. Рассадить по одиночкам, заново дактилоскопировать, разослать запросы. И трясти, пока кто-нибудь не сознается. И не назовет имя хозяина «перекрасочной мастерской».

Алексей Николаевич высказал подозрение насчет Добрококи. Он скрывал приметы перевертышей, подслушивал телефонные разговоры, создавал путаницу в бумагах. Необходимо как следует допросить Андрея Захаровича.

Кочетков окончательно скис. Письмоводитель конторы – предатель? И помогал устроиться в замке «иванам»? Кому же тогда верить?

В исправительном отделении началась основательная чистка. Никиту Кутасова и еще троих Филиппов забрал к себе на Офицерскую. Остальных под усиленным конвоем увезли в ДПЗ и рассадили порознь. Судебный следователь открыл дело. А заключенный Лыков вернулся в камеру.

Перемены заметили другие сидельцы. Главные злодеи исчезли, Господи-Помилуй и его шестерки сдулись. И тогда сразу сто семьдесят девять работающих арестантов подали в контору жалобы. Они рассказали, как их обворовывали те самые «иваны». А помогали им в этом чины тюремной стражи. Люди привели факты, столько фактов, что отрицать хищения было уже невозможно.

Следствие получило на руки огромный материал и множество свидетелей в придачу. Участь Сахтанского и его сообщников была решена. Курган-Губенко пошел на предательство и первым сдал своих подельников…

В тюрьму приехал сам Хрулев и направился в камеру номер девять. Там он попросил Огаркова ненадолго выйти и сел напротив сыщика.

– Алексей Николаевич, – спросил он нервно, – какого вы мнения о Кочеткове? Так напортачить…

Тот был готов к подобному разговору и стал защищать смотрителя:

– Хозяйство большое, Никанор Нилович за ним не доглядел. Это факт. Но сам он чист: не воровал, не селил у себя «перекрашенных» разбойников. Слишком доверился своим подчиненным? Таким, как Сахтанский с Лясотой? Пожалуй. Ну, выговор ему за легкомыслие. На будущее станет осторожнее. А губить мастерские жалко. И заказ Одесского военного округа терять тоже не хочется.

– Не хочется, – признал начальник ГТУ. – Так что делать? Наказать, но оставить при должности?

– Думаю, что да.

Хрулев поднялся, протянул арестанту руку:

– Спасибо!

И уже с порога обернулся и сказал весело:

– А я на вас семьсот рублей выспорил!