Взаперти

– И потому должен быть плутом, согласно Репетилову? – рассмеялся сыщик. – По себе меряете. Не все умные хотят быть ворами и мошенниками, как вы.

– Но…

Лыков не дал соседу закончить, кивнул и пошел к себе.

Трое сокамерников были в сборе. Курган-Губенко, как только увидел вошедшего, подскочил чуть не до потолка. Сыщик молча взял с его кровати вещи и вышвырнул за дверь. Пристав взвыл, но возразить не посмел. Алексей Николаевич побросал в коридор все его имущество и направился к хозяину. Тот обежал вокруг стола и выскочил вон. Лыков пробовал дать ему пинка на прощанье, но не успел – подлец оказался шустрым.

– Непокупной! – крикнул бывший статский советник.

Мигом подскочил Иван Макарович:

– Я здесь, ваше высокородие.

– Посели эту скотину куда-нибудь. Со мной он больше жить не будет.

– Слушаюсь!

Лыков уселся за стол, налил себе пива. Федор с Николаем Викторовичем не сводили с него глаз.

– Живой, живой, – успокоил он сокамерников.

– Расскажите, я в повесть вставлю, – попросил Огарков.

– Что-то нет желания… Давайте о другом. Я упоминал, что в восемьдесят третьем году был «демоном»? И прошел по этапу до Забайкалья?

– Нет, – хором ответили Пакора с Огарковым.

– Давайте закажем пожрать, и слушайте. Федор, а ты отчего не на работе?

– Вас ждал. А то всякое говорили. Будто бы вас ранили и вы при смерти. Хотел узнать из первых рук.

– Все обошлось. Я покалечил Лясоту, а Елуферьеву с Жоржиком проломил головы.

– Где?

– В карцере, куда они пришли меня убивать.

Сокамерники вцепились в сыщика и стали требовать подробностей. Он ответил, что капитан Сахтанский отстранен от службы и дело кончится для него тюрьмой. Он, Лыков, очень для этого постарается. Новым исправляющим должность смотрителя назначен ротмистр Белозор. Начато дознание по факту покушения на убийство арестанта Лыкова, вкупе с расследованием воровства в военно-обмундировальных мастерских. Результатами интересуется сам Хрулев, поэтому замять скандал не получится. И вообще, в Петербургском исправительном арестантском отделении настали новые времена.

Завершил свой рассказ Лыков следующим пассажем:

– Ну и я живой остался. Хорошо…

Глава 15 Новые времена

Лыков навестил в госпитале раненого сапожника. Ребус был бледен и говорил осторожно, словно внутри у него было блюдце с водой и он боялся ее расплескать. Сыщик понимал, что виноват перед ним: втянул в свои опасные дела. Поэтому первым делом заявил бывшему батраку, что дает ему «на лекарства» сто рублей. Еще Алексей Николаевич сообщил, что договорился с Мироновым. Теперь раненый будет получать так называемую особую порцию. И вместо саламаты[112] уплетать разные вкусности: телятину, селедку, клюквенный кисель. На таком столе выздоровление пойдет быстрее.

Затем Лыков попросил околоточного подыскать ему другого батрака взамен выбывшего. Тот отвел сыщика в затяжное отделение все той же сапожной мастерской и указал на мужичка с неестественно бледным лицом, украшенным редкой бородкой. Волосы в бороде были двух цветов: седые перемежались с желтыми от табака.

– Знакомьтесь, Алексей Николаевич: Простосердов Игнат. Фамилия аккурат подходящая – он такой и есть.

Закройщик стоял и отводил глаза. Нанимателю это сначала не понравилось. Что он прячет за душой, если так смотрит? Однако быстро выяснилось, что Игнат стесняется.

– Вы, барин, не думайте, это я не от жадности, – заявил он. – Был ботинщиком в ателье, любую обувь умею сшить. Деньги нужны. Сидеть тута мне еще год с месяцем, а в дому крыша текет. Младшой сын болеет английской болезнью – рахитумом. А супружница слаба ногами и прачкой трудиться уже не в силах. Средняя дочка еще малолетняя. Старшой в ученики сапожника пошел, рубль в неделю зарабатывает. Как жить вчетвером на рубль-целковый? А я тут, в узилище, прозябаю. Вот и берусь за любые приработки. Семью кормить надо… Опять же я без курева не могу, а оно вздорожало.

– Как ты оказался здесь?

– За проволоку.

– Какую еще проволоку?

Федор объяснил:

– Статья тысяча сто сороковая, умышленное повреждение телеграфа. Три года дали, не поскупились.

Простосердов начал оправдываться:

– Все из-за курева, будь оно неладно. Дурею я, когда долго табаку нет. И тово… Соблазнился. Срезал двадцать саженей телеграфной проволоки, а Федор Автономович меня и поймай.

– То есть это ты его сюда посадил? – удивился Лыков, обращаясь к околоточному.

– Я, – подтвердил тот.

– А теперь хочешь помочь своему крестнику? Совестно стало?

Пакора расправил крепкие плечи:

– Стыдиться мне не за что. Игнат украл, и за это его наказали. В соответствии с законом. Просто он не злой человек, не вор, а так, смалодушничал. Ну, жалею дурака, есть такое…

Простосердов вступился за околоточного:

– Я, барин, на Федора Автономовича зла не держу. За что мне сердиться, если я сам виноватый? А он свой долг сполнял. Вот, иной раз дарит мне фунтик махорки. Спасибо ему за это. Семью, правда, того… Душа болит. Страдают они от моей глупости, дети голодные сидят. Эх…