Взгляд Драматурга

Мне не хотелось переносить первый рабочий день, а встреча с Ирвином отбила последнее желание сидеть в аэропорту в надежде на «отказное» место. Поэтому я бросила в почтовый ящик ключи от арендованной квартиры вместе с чеком за последний месяц и уехала первым же электропоездом. Старым, душным, с засаленными креслами по три в ряд справа и слева от прохода.

Час назад начались однообразные пригороды Никта-Эреба. Соседи стали меняться чаще.

По диагонали от меня через ряд сел вирд. Блондин лет двадцати с острым носом, в круглых очках и зеленой футболке с мультяшным слоненком. Из-под штанин вельветовых брюк торчали дутые кроссовки с розовыми шнурками.

Другие сочли бы его обыкновенным человеком, но я, вирд-вязальщик, отличала сородичей. Мой фетч наделял способностью видеть исходившее от них сияние.

По интенсивности, отличительным элементам и форме ауры я могла рассказать не только о силе и типе дара, но и о характере и эмоциях вирда. Посмотрев глазами своего фетча и заглянув глубже, на изнанку реальности, открывала и более нетривиальные особенности. Например, каким именно образом сородич взаимодействовал с окружавшим пространством.

Мой фетч видел мир полотном бесконечного гобелена. Невзрачную серую картину неодушевленных предметов прошивали нити живых созданий. Насекомые, рыбы, животные, птицы и, конечно, люди и вирды оставляли временные, постепенно растворявшиеся в ткани узоры. Вирды — цветные, прочие — черно-белые. Порой, но редко, вышивка становилась частью гобелена и изменяла его навсегда. Разнообразные по плетению узлы являлись не менее многогранными объектами для изучения, чем ауры.

Фетч даже мог взаимодействовать с гобеленом, касаясь моими руками. Вместе мы будто дергали за отдельные нити, дотягиваясь до владельцев.

Легко это удавалось только с вирдовскими следами. Брать в руки человеческие нити или, упаси Ночь, посягать на неодушевленную часть полотна было словно гранитную глыбу ворочать. Они жгли пальцы разъяренными осами. Мышцы потом болели сутками. Плюс уже от пары секунд сумеречного взгляда у меня разыгрывалась мигрень. Спасали лишь таблетки. Я не помнила, когда в последний раз выходила из дома без обезболивающего.

Подобно другим вирдам, я родилась человеком. Мои глаза изначально были не приспособлены смотреть на изнанку реальности — их структура изменились с тех пор, как со мной слился фетч. У меня развилась светобоязнь. Приходилось носить темные очки. Но это мелочь по сравнению с тяжелыми формами распространенной среди вязальщиков гелиофобии.

«С тех пор». Верно, вирды не «прирожденные колдуны», хотя наследственность и играла серьезную роль. Наши дары шли от фетчей. Загадочные существа присоединялись к нам обычно в раннем детстве. Молчаливые и незримые. Выражение «посмотреть в глаза своему фетчу» означало одновременно что-то совершенно невозможное и самое жуткое в жизни вирда. Но мы менялись им под стать внешне, чувствовали, когда они радовались или грустили, проникались их личностями, перенимали недостатки и привычки.

Фетч и вирд — своеобразный симбиоз. Мы получали дар, они — возможность через нас ощущать биение настоящей жизни и насыщаться эмоциями.

Электропоезд замедлился возле очередной станции. Машинист объявил остановку.

Состав замер, и люди потянулись к выходу. Парень обернулся, нетерпеливо уставился на часы над дверьми в задний тамбур и принялся постукивать носком кроссовка по креслу спереди. Он, очевидно, нервничал.

Меня охватила профессиональная паранойя. Опаздывая, беспокоились иначе.

Полная женщина замешкалась в дверях, и мимо нее в вагон по очереди протиснулись двое: крепкий и коротко стриженный русоволосый усач в кожаной куртке и высокий худощавый брюнет с хвостиком, одетый в бежевый плащ.

Брюнет сразу нашел глазами парня в зеленой футболке и решительно шагнул к нему:

— Ага-а!..

Двери электропоезда начали закрываться. Замешкавшаяся женщина перепрыгнула на перрон. Парень ойкнул, вырвал у соседа рюкзак, кинул его в проход под ноги вошедшим и с невероятной скоростью бросился прочь, будто отрастив на кроссовках крылья. Хозяин рюкзака запоздало гневно заорал.

Я прищурилась. Впрямь отрастил. Аура в районе задников вытянулась в виде истерично затрепетавших крылышек, выдав во владельце вирда-бегуна.

Усач и брюнет хором рявкнули:

— Контроль! Стоять! — и ринулись следом.

Усач с удивительной ловкостью перемахнул через рюкзак. Брюнет уверенно шел следом, хватаясь за кресла. Однако бегун уже открывал дверь тамбура в начале вагона и ускорялся с каждой секундой.

«Так он в два счета улизнет», — я обхватила пальцами жгут из толстых ярких ниток на шее, свой чарм.

Ожерелье связывало меня с фетчем, как телефонный провод. Стоило позвонить, и «на том конце» брали трубку.

Глаза мигом заслезились. Вагон погрузился для меня в полумрак. Нечеткий, смазанный — куда более неприятный, чем обычно за стеклами «авиаторов».