Взгляд Драматурга

— Патруль заметил вопящих студентиков, выбегавших из парка. Знаешь, он на рассвете как бы закрыт. Пару отловили. Строго говоря, ваша клиентура — сородичи… Там, — Майлз кивнул себе за плечо, — увидишь граффити на стене Дома Ужасов. Коннов изобразили просто божественно! А потом из тоннеля, куда уезжают вагончики, вышла эта красавица…

— Села на бортик фонтана, спрятала руки между коленками и застыла?

— Да… Сталкивалась уже с чем-то подобным?

Я неопределенно пожала плечами. Майлз нахмурился и вдруг недоверчиво выдал:

— Он же сдох?..

— Сдох, — подтвердила я. — Пойду осмотрюсь, пока следы свежие.

— Дава-а-ай... — протянул детектив. — Мы с Гилбертом пока тут. Понадобится что — свисти.

Я слабо улыбнулась. Несмотря на сволочной характер, Майлз всё-таки был «своим».

Он подозвал Гилберта Траза. Длинноносый пересмешник приветливо махнул мне рукой и достал из кармана старенького тренча блокнот с записями. Они отошли.

Собравшись с духом, я приблизилась к мёртвой.

Громко строчил фотоаппарат. Вспышки озаряли труп, выбеливая то высокие скулы, то шарнирные колени, — точно девушка позировала в дорогой студии. Юсия делала заметки. Винсент разговаривал с патрульным, задержавшим обнаруживших тело студентов. Через слово доносились ругательства. Отчего-то старший инспектор показался мне злее, чем всегда.

— Разошлите фотографии и описание. Может, было заявление о пропаже… — Винсент развернулся ко мне: — Как утренний кофе, Олек? Вкусненький?

Я не послала его в задницу. Достижение при текущем раскладе.

«Держи себя в руках», — поправив на носу очки-авиаторы, я сжала в кулаке чарм.

Знаете, что черно-белее, чем поздняя осень в Никта-Эребе? Правильно, вывернутая наизнанку реальность.

Гобелен встретил всеми оттенками серого, следами веселившихся ночью студентов-вирдов, нитями Майлза и Гилберта, моими собственными и ореолом сиреневых пылинок вокруг девушки. Лёгких-прелёгких, колючих-преколючих. С кончиков кукольных пальцев, коленей, локтей и головы свисали оборванные веревочки — дергая за них, убийца и заложил в марионетку сценарий. Мятые бессмысленные хвостики — не разобрать тип дара.

Я печально покачала головой. Даже сплетенная из неестественно выкрученных узлов девушка была красивой. Убийца, таксидермист или реаниматор…

«…или кукольник…» — словно эхом из прошлого прошептал в голове чей-то пугающе ласковый голос.

…не смог это уничтожить. Точно можно исключить режиссеров. Они управляли живыми.

Я достала из кармана плеер и нажала на кнопку диктофона, сухо озвучивая картину с изнанки реальности. Винсент слушал, не комментируя.

— Вокруг тела сохранился остаточный заряд приказа. Заряд практически истощился. Анимист заложил сценарий от шести до восьми часов назад; до десяти, если уровень силы выше седьмого. Его собственных следов нет. Сам он посещал «сцену» либо задолго до представления, либо вообще к ней не приближался и лишь продиктовал кукле сценарий...

«Сцена», «представление», «кукла»... Я прервала запись. Как же легко вернулись на язык словечки Шона Мирби, которыми он описывал преступления Кристофера Эфлена. Шона Мирби, проницательнейшего старикана, сумевшего вычислить и поймать державшего в страхе весь Нотти маньяка.

— Остаточный заряд тянется к Дому Ужасов и уходит в тоннель для посетителей…

— Желудок в кулак, Олек, — хмыкнул Винсент, — говорят, внутри картинка похуже…

Я не ответила, догадываясь, что увижу, и шла за сиреневыми пылинками. Убийца будто оставил след из хлебных крошек в пасть аттракциона. Не знаю, о каком граффити говорил Майлз, — в сумеречном зрении тяжело вникать в такие детали. Тоннель — непроглядная дыра в вязи, вагонетки — груды проволочных узлов. Пылинки таяли за ними во мраке. Жутковато, но моему фетчу на удивление нравилось это рассматривать.

Я остановилась.

— Включите лампы, пожалуйста.

Винсент позвал кого-то, и провал из бездны превратился в серую дыру. Глаза защипало, виски заныли. Я прошла примерно двадцать пять шагов вдоль рельс, повернула и оказалась перед открытой дверью, которую охранял ликтор.

— Ход для техников, — хмуро пояснил Винсент. — Нам в самый низ. Я бы сказал «на днище». И там целое море орешков для ноттийской белочки.

— Белочка сегодня на диете, — слабо отшутилась я.

Сразу за дверью начиналась винтовая лестница. Спуск в недра аттракциона занял минуты полторы. Машины Дома Ужасов врастали в бетонный пол — совершенно ледяной. Холод пробивал даже через толстые подошвы зимних ботинок. Пространство заполоняла сиреневая пыль. Парила в воздухе, оседала на механизмах, припорашивая сплетенные из толстых канатов рамы конструкций. Они тянулись вверх, набухая на гобелене монструозными шрамами и грубо нарушая узор потолка.

Резко пахло спиртом и формалином. Я пошла туда, где вонь прямо била в нос.

Одна банка, вторая, третья... Эти «хлебные крошки» были куда крупнее — невозможно не заметить. Кровь, заспиртованные мышцы и органы. Череда банок вела в маленькое помещение в дальнем конце. Ржавая дверь открыта нараспашку. Внутри — стол, множество свечей и уютных вязаных кукол.