Взгляд из-подо льда

Молодой человек прошёл вниз, потом спустился ещё на один этаж. И на первом этаже оказался около железной решётки, которая перекрывала проход в отделение пациентов с острыми психозами. Он посмотрел на длинный коридор, стояла абсолютная тишина, дверей в проёмах палат не было. Вдалеке виднелся свет лампы на столе медбрата. В этом отделении работали только мужчины, с буйными пациентами нужно много силы, о чём было известно не понаслышке. Он вспомнил девушку, которую видел днём в приёмном отделении. Она должна находиться в одной из этих палат.

– Адриана, – шепнул он, и только стены видели, как в ту минуту от улыбки сверкнули в свете лампы, светившей вдалеке, его зубы.

Адриана находилась в отделении с решётками на окнах и мягкими стенами около двух месяцев. Но даже находясь в таких условиях, она давала всем знать о себе. Из-за приёма активных препаратов ей периодически виделись галлюцинации. Голоса, звенящие в голове эхом, плывущие стены, собственное тело, которым ты не управляешь и можешь просто застыть на месте, желая идти, но у тебя не получается, ноги слишком тяжёлые. Происходящие с её сознанием и телом метаморфозы пугали, и у неё случались частые истерики, она кричала днём, но это быстро удавалось купировать. Ночью дела обстояли намного хуже. То не хватало дежурных, чтобы просто её поймать, удержать, то ещё случалось что-то. Она зачастую будила своими криками других больных.

Наступил момент, когда главный врач разрешил выводить Адриану на прогулки, сначала постепенно, под присмотром, ограничивая по времени, увеличивая его с каждым днём, давая привыкнуть к местному социуму. Однажды Адриану под руки вывели впервые за долгое время нахождения её в клинике на уличную прогулку два санитара. Со стороны Адриана выглядела очень жалостливо. Она шла медленно, санитары слегка подтягивали её за собой. Она жмурила глаза, спасаясь от апрельского яркого солнца. Одета она была не лучшим образом, сверху наброшена длинная кофта. По размеру явно не принадлежавшая ей. Она щурилась, рассеянный взгляд, вид потерянного во времени человека, плечи округлены и сведены, пальцы рук смотрели в разные стороны, её держали под руки, но она словно не ощущала эту поддержку, а искала пальцами, за что бы ей ухватиться. Ноги ставила тихонько, неуверенно, одну за одной, слегка ступая, ища опору. Её знобило, но при этом с неё тёк пот. Она была обколота транквилизаторами.

Другие пациенты, находящиеся на прогулке в этот момент, стояли и с ужасом смотрели на то, что происходило. Молодой человек, увидевший её однажды в приёмной отделении, был среди них. Состояние, в котором он застал Адриану, повергло его в шок, ему хотелось разогнать зевак, оттолкнуть от неё вцепившихся санитаров и просто обнять, унести в тихое, спокойное место, где никто не притронется к ней. Он желал помочь, поддержать её, но никак не мог, от чего его накрыла злость, пальцы сжались в кулаки. Он резко развернулся и пошёл прочь, в глубину парка. Ему было необходимо остановить нарастающий приступ! Он не мог себя выдать! Нельзя!

За время нахождения в клинике он пережил много собственных внутренних перестроек, он создал целый огромный мир внутри из алгоритмов, заученных ответов, фраз. Всё это было просто необходимо, чтобы выжить в месте, где ты находишься под тщательным контролем, и малейшая оплошность может привести к тому, что тебя просто уничтожат, сотрут память, изничтожат чувствительность к инстинктам, в конце превратят в обмякший кусок плоти, и тогда тебе уже никогда не стать прежним и не выбраться отсюда. А проявление гнева и агрессии – это первое, на что здесь обращают внимание люди в белых халатах. И просто замечанием не обойтись, тебя берут на контроль, и ты уже будто где-то одной ногой за чертой.

Когда его одолевала злость и ему максимально быстро нужно было прийти в себя, так как в клинике ты не бываешь один, рядом всегда кто-то находится, он начинал в голове проговаривать стихотворение, которое когда-то учил с мамой, и «проходить шаги»: каждый шаг равнялся одной строке, он зацикливал внимание на этом, чтобы отхаживать каждую строчку, держать ритм, он повторял четверостишие снова и снова, пока к нему не возвращалось спокойствие. Ощущение вновь приобретённого спокойствия ознаменовывалось тем, что он слышал только свой шаг в шуме других звуков вокруг. Он умел его услышать, даже когда шёл по песку. Это ощущение спокойствия, «слышать свой шаг», шло изнутри.

Ringel, Rangel, Rose,

Butter in die Dose,

Schmalz in die

Kasten, ab morgen

Woll’’n wir fasten,

"Ubermorgen Nikolaus und du bis raus!

Рингел, Рангел, Роза,

Масло в олове, сало в коробке,

С завтрашнего дня мы хотим поститься,

Послезавтра, Николай, и вы!